Тени клуба «Грех» обволакивали меня, как чужие руки – навязчиво, без спроса.
Я вдохнула густой воздух, пропитанный дорогим табаком, алкоголем и чем-то ещё – чем-то тёмным, запретным, словно сам грех здесь был не абстракцией, а осязаемой субстанцией, разлитой в каждом углу.
Поправив слишком короткую юбку униформы, я почувствовала, как холодный воздух кондиционера скользит по обнажённым бёдрам, оставляя за собой мурашки. Чёрный шёлк обтягивал тело, будто вторая кожа, а глубокий вырез на груди заставлял меня сутулиться. Не от холода, а от стыда, от осознания того, что здесь я не человек, а деталь интерьера.
– Не прячься, – прошипела Карина, старшая официантка, затягиваясь сигаретой в подсобке. Её алые губы растянулись в насмешливую улыбку, в которой не было ни капли тепла. – Здесь любят, когда девочки знают своё место.
Я кивнула, сжимая поднос так, что пальцы побелели.
Я справлюсь. Это всего лишь работа. Всего лишь несколько месяцев. Этого достаточно, чтобы оплатить маме операцию и забрать её домой из больницы.
Острая боль – словно маленький якорь, не дающий унести меня в море паники.
Это всего лишь работа, – мысленно повторяла снова и снова, как мантру.
Точно такая же, как уборка в кафе или раздача листовок у метро. Только здесь платят в десять раз больше, а времени – вдвое меньше. Шесть месяцев. Всего полгода.
И я навсегда забуду о том, что вообще была здесь когда-то.
Я всё сделаю, чтобы мама, наконец, перестала хвататься за бок со сжатыми от боли зубами, чтобы доктор перестал смотреть на нас с этим вежливым, убийственным сожалением.
Представила, как ключ поворачивается в замке нашей старой квартиры, как мама заходит внутрь и вдыхает знакомый запах дома – не больничной стерильности, не лекарств, а чая с мятой и свежих пирожков.
Мы будем дома. Вместе.
Этот образ горел во мне ярче неоновых вывесок клуба. Он был моим щитом против прилипчивых взглядов, против этих рук, которые то и дело "случайно" касались меня.
Когда я вышла в зал, меня накрыло волной звуков: низкий гул голосов, хрустальный звон бокалов, навязчивый бит музыки, проникающий сквозь рёбра. Огни неоновых ламп бросали сине-фиолетовые блики на лица гостей, превращая их в карикатуры на людей – ухмыляющихся, жадных, ненасытных.
– Стол семь, новенькая, – бросила Карина, указывая длинным ногтем в угол зала.
