– Приёмную? – не-сестра перевела взгляд на меня. – Приёмную?
– Вирке, давай обсудим это дома.
– Приёмную?!!! Я хочу, чтобы ты немедленно рассказал мне, почему нашу мать назвали приёмной!
Я беспомощно растрепал уже переставшую быть аккуратной причёску. Спутанные волосы сразу рассыпались по плечам, полезли в лицо, словно решёткой пытались удержать слова.
– Потому что ты не моя сестра, Вирке.
Я заговорил. Рассказывал честно, без утайки, выплёскивал всё, что так долго мечтал и не мог сказать. Объяснялся, просил прощения, требовал покорности и умолял смириться…
– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, слушая, перебирала пальцами взлохмаченные пряди. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, даже не морщась.
– Это всё, что мне известно.
– И мы вроде как связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?
Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:
– Мне нравится, как это звучит.
Она вырвала руку:
– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями.
Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:
– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…
– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши извращенские свидетельства?!
– Извращенские? Вирке, мы даже не родня!
– Не смей приближаться ко мне!
– Ви-и-и-рке…
– Руки убери! Не трогай, сказала!
– Вирке!
Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил любимую как можно дальше.
Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, но ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.
Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Особенно если он никогда не отличался терпением.
Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.
