Весенний город, узница тревог,
непонятых; последняя обитель:
как ты стремишься подвести итог,
как бы навек оставшийся в обиде.
Пусть нам с тобой не верится, но сам
себе я удивляться не устану -
пристрастию к холодным поездам,
к заброшенным и диким полустанкам.
Наверно, горькая отрада есть
в незапланированных мной командировках.
Но я услышу, как благую весть,
твой ровный гул, взывающий неловко.
Свою причастность бережно храня
к моим нелепым и смешным историям,
ты воскресишь забытого меня,
моими голосами жадно вторя.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
* * *
Она пытается оболгать себя:
сделать вид, что она шпионка или гетера,
женщина-вамп – или маленькая домохозяйка…
Я вглядываюсь в это странное скрещенье
двух стройных ног…
ущелье Палестины…
Голова раскалывается от ненужных мыслей.
Скоро полдень. А мне нечем расплатиться
за жизнь,
кроме пары скудных строк –
вот вся заоблачная плата…
Невероятно, что мы рядом, на одной
обшарпанной земле.
Девушка, стань моей проводницей
на поезде весны!
Она улыбается чему-то и сердится,
перехватив мой навязчивый взгляд.
Сотни маленьких воспоминаний-бабочек
вылетают из светлых глаз.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Играет флейта утра.
И солнце приподнимает голову,
как дрессированная кобра из корзины факира,
прогоняя остатки сна спелёнутого тьмой разума,
разрывая её на тающие клочья.
Я наливаю чай, я священнодействую.
Я чувствую тепло земли,
уже охваченной оцепенением заморозков.
Дома в искусной подсветке
кажутся величественными…
а у деревьев девичьи руки.
Поэзия тёмных улиц,
дворов без названья,
с тусклыми глазницами оконных стёкол!..
Я знаю…
Я знаю, что можно испечь хлеб
и нельзя, сгорев однажды, возродиться.
Что камень, пущенный из рук,
вмиг падает на землю…
а птица – нет!
Я знаю, что состою из крови, слизи,
тканей мышц, костей…
я заключён в бутылку тела
три миллиарда лет назад – опальный джинн!..
Всё происходит по предписанным законам.
Но откуда… откуда я об этом знаю,
знаю это – что всё так?!
Есть что-то в вещах, предметах
похожее на мысль?
Иль это просто пот, обильный пот
любовного труда природы, совокупляющейся с тьмой –
и проступающий на ровных, беззвучных плоскостях ума?
Так что же знаем мы?
Ведь Истина есть Путь.
Откуда же идём, куда?
Из гулких уст дворов, печальных истин,
оставшегося наледью «вчера» –
туда, где не напрасной
окажется вся боль и крики жертв,
