Перелом в сознании общества начался, наверное, с фильма «Бойцовский клуб». В сознании, которое задает вопросы вроде: «Где же моя война?», «Почему я работаю и только работаю?» и «Почему общество указывает мне то, что верно, а что аморально и противоестественно?»
Именно так! Перелом начался и подвижки уже налицо, но вот что делать тем, кто своим нутром ощущает ущербность этого общества, но обстоятельства, архаика и прочие условности сковывают его сильнее стальных обручей, заставляя делать именно то, что требуется для чьего-то блага, замаскированного под «всеобщее» или «общественное»?
Наверное, протестовать! И только! Но как выразить свой протест там, где это не приветствуется и является аморальным и неприемлемым?! Примерно так, как это делает, пускай и подспудно, не совсем осознанно, главный герой этой книги.
Чистота санузла была явно переоценена. Разводы на кафеле, оставленные, должно быть, той же тряпкой, которой мылись и полы, явно указывали на откровенное наплевательское отношение к указаниям собственника, для которого чистота была ещё тем пунктиком.
Почему-то разводы Его сейчас интересовали больше, чем все происходящее вместе взятое. Наверное, потому, что Его мутило и мутило сильно. Голова готова была развалиться на части, желудок переполнялся спазмами, выбросив уже несколько раз все, что только мог, наружу. Пот заливал глаза, а ноги, предатели, так и грозили подкоситься, окунув Его головой в унитаз.
«Хотя, это было бы не самым плохим решением!» – почему-то пронеслось у Него в голове. Вода Его манила, падала в очередной раз потоком, унося с собой все, что в неё попадало из вне. На это Он мог бы глядеть бесконечно, если бы…
Если бы не начало рабочего дня, коллеги, протопавшие сначала в одну сторону, потом обратно, задержавшись на какое-то время у рукомойников, и… И Он не выдержал – вышел. Хотя пошатывающуюся походку и неуверенные шаги стоило бы охарактеризовать как-то иначе, например – выпал из кабинки – но пускай будет все же – вышел.
Со стороны зазеркалья на Него глядело нечто, чего стоило опасаться не только там, за стеклом, но и, стоит признать, в жизни тоже. Огонь в потухшем взоре горел где-то далеко-далеко, в самом далеком уголке замусоренной и необжитой пещеры, что своими низкими сводами давила на присутствующих и продуцировала в них приступы клаустрофобии вперемежку с беспричинной паникой. Прическа требовала многого – и, в первую очередь, не укладки. Не мешало бы после ночной прогулки её хорошенько вымыть, удались оттуда, по крайней мере, остатки табачного пепла и чего-то ещё, что оставляет после себя пена с пенных вечеринок. Осунувшаяся кожа землистого цвета уже не удерживалась уставшими мышцами и свисала комьями на щеках, под глазами, на подбородке.
