1913 г.
С той стороны огорода, что выходила к пруду, росли высокие стебли пижмы с золотистыми корзиночками соцветий. В зарослях резко и сильно пахло камфарой. Надоедливо жужжали насекомые. Васса легла на спину. Теперь жёлтые цветы качались высоко над головой, а над ними в бездонном небе, подобно белым ягнятам, тянулись невинные облака.
– Васса, – раздалось почти рядом с зарослями пижмы. Девочки зажали ладонями рты и, силясь сдержать смех, смотрели друг на друга всё больше расширяющимися глазами. Ещё секунда – и они не выдержат, прыснут. Сквозь стебли они видели мать, осматривающую грядки.
– Удрала. Ну, погоди, негодница, собачье мясо, вернёшься домой… – мать раздражённо погрозила рукой в пространство. От окрика матери у Вассы ёкнуло сердце, она дёрнулась выскочить из своего убежища, но, чувствуя некоторое стеснение перед подругой, осталась на месте.
По тропинке вдоль огорода шла соседка с коромыслом и пустыми вёдрами. Увидев мать, соседка облокотилась на жерди изгороди, пропела словоохотливо и любопытно:
– Аль ищешь чегой, Ульяна?
Мать промолчала и ещё раз придирчиво оглядела огород. Прошла вдоль тщательно прополотых грядок с морковью и редькой, постояла возле куч вянущей белёсой полыни и серебристо-мучнистой лебеды, сваленных рядом с жердями изгороди, и наконец пошла к дому.
– Слова не обронит, – недовольно проворчала соседка и, в сердцах сломав стебель подсолнуха, доверчиво просунувшего ярко-жёлтую головку сквозь жерди изгороди, пошла к колодцу. Постукивали деревянные круги в вёдрах[1].
Когда цветастая юбка соседки исчезла за поворотом, Васса и Таисия на четвереньках вылезли из зарослей.
– Все руки крапивой обожгло, – пожаловалась Таиска, тряхнув головой с растрёпанными белыми волосами. Её чистенькое личико с россыпью весёлых веснушек сморщилось. Она сплюнула:
– Ну и горький же этот приворотник[2].
– Расплевалась тут. Кто тебя заставлял его в рот тащить? Бежим к копанке[3].
Держась за руки, девочки побежали вниз, в сторону пруда. От быстрого бега просторные сорочки надулись пузырями. Крепкие грязные пятки ударяли по высушенной зноем земле, поднимая облака пыли. Сизая пыль чернозёма ложилась на длинные подолы, на голые голени худых ног. Рядом с тропинкой, словно наперегонки с девочками, бежали их смешные кургузые тени. Чинно, нога в ногу, вышагивающие цепочкой гуси испуганно разлетелись в стороны.
