Небывалое подкралось, прячась в сумерках тусклого предутрия, пропитанного серым туманом. Селение просыпалось буднично, поскрипывало позвонками несмазанных дверей, зевало перекошенными ртами распахнутых сараев, выдыхало молочный пар ранней дойки. Пастух только-только выбрался за порог и побрел по улице, кутаясь в тонкий войлок, безразлично кивая закрытым и открытым калиткам и щурясь… Что за тени в тумане? Отчего ночная влага расслоилась и взволновалась, как прокисшее до срока молоко?
Пастух охнул, опасливо заспешил к ближайшей каменной ограде, щупая ее росистый бок. Мокрой дрожащей рукой умыл лицо, согнал остатки сна и затаился, забыв обо всем. У старенького храма в самой середине селения столбами вросли в твердь вытоптанной земли изваяния, столь неподвижные, что людьми их назвать невозможно. Да и бывают ли они – такие-то люди? Огромные. Широкие. Все – воины и все особенной, легендарной храмовой «породы», будто и не люди они, а нечто иное, чудовищное! О подобных пастух слышал на торге, в большом нижнем городе. Но мало ли пьяных сплетен дрейфует в спертом воздухе портовых ориимов? Купцы и пение сирен слышали, и сиринов возили на своих лодках, и самому газуру жизнь спасали. Им верить – людей смешить!
Но небыль вдруг сама явилась жутковатым сном, не пожелавшим откочевать до рассвета в вышний океан помыслов, мечтаний и кошмаров. Пастух дрожал, словно овечий хвост, его ноги против воли медленно переступали, толкая вперед сопротивляющееся тело. Как не рассмотреть столь удивительное? Как решиться и потревожить любопытством безмерно опасное? Интерес боролся с осторожностью, и сухое горло хрипело то ли несбывшимся визгом, то ли задушенным стоном. Еще шаг. И еще. И полшага.
Лакомка-ветерок слизнул густые сливки утреннего тумана. Самые рослые вершины обозначились вдали, заиграли розовым рассветным жемчугом.
Вытоптанная площадь у храма прорисовалась отчетливо, до самой малой мелочи. Все прибывшие были как на ладони: считай, удивляйся и жди худшего… Десять огромных воинов. Стоят возле храма полукругом, каменные лица ничего не отражают, и даже глаза не радуются первым признакам восхода. За широкими спинами – вот уж чудо из чудес – настоящий конь, зверюга еще более крупная, чем врали пьяные купцы. Щерит пасть, клацает крупными желтыми зубами. Правда, пока что выдыхает пар, а вовсе не сказочный огонь. Зато ногами перебирает звонко, сердито. Неужто эти ноги железные? А седок-то у коня – жрец верхней ветви, хотя поверить в его появление тут сложнее, чем в коня, даже огнедышащего и полностью стального! И все же вот он, жрец. Уже ловко спрыгнул с высоченного коня и без страха усмиряет чудище. Еще бы, вся сила храма за ним…
