Квоттербеку мы должны были доверить свои жизни и свои души. Жизни – потом, а души прямо сейчас, на этом полигоне, за несколько часов до начала Матча.
Никто не пытался оттянуть момент передачи души, никто, кроме меня, поэтому я пошел последним: после Тайтэнда и Лайнмена, которые по очереди отправились в угол поля и сказали нашему Квоттербеку пару слов. Я наблюдал, делая вид, что мне все равно. Даже травинку в рот засунул, чтобы казаться равнодушным.
Тайтэнд потом сказал, что выглядел я полным придурком – бумажно-белый, со свисающей изо рта травой. Овца на заклании. Неудивительно – я не знал, в чем признаются Тайт и Лайнмен, но сам должен был рассказать Квоттербеку то, за что он имел полное право снять меня с Матча.
Я наблюдал – Лайнмен признался в чем-то с виноватым видом, и Квоттербек медленным движением головы показал: «назад». Он даже ничего не ответил, и я воодушевился, а потом сник, потому что подошедшему Тайтэнду Квоттербек прочел какую-то отповедь, во время которой Тайт стоял, неестественно высоко закинув голову, словно его вздернули.
На линию он вернулся злым и растерянным. На скулах его горело по красному пятну.
Потом они оба – Лайн и Тайт – посмотрели на меня, и я пошел по полю.
Этот момент запомнился мне на всю жизнь – я шел пружинистым длинным шагом настоящего Раннинга, демонстрируя свою силу Квоттербеку, а он стоял у стены, у полуразрушенной кирпичной кладки, и ветер гнал зеленые волны под его ноги, затянутые в высокие шнурованные ботинки.
Ремни на его поясе и куртке время от времени ловили солнечный блик, и я слеп, но шел прямо, боясь разглядывать его лицо.
Я – часть команды, во мне все пело. Я – часть команды, я – одно целое с теми, чье сердце идеально, чье зрение безупречно, с теми, у кого ни разу не поднималось давление, а в почках нет песка.
Наши мышцы питаются молочной кислотой, наши движения не знают осечек, наша выносливость феноменальна, а дух крепок. Мы – команда нашего Солнца…
И с такими мыслями я чуть не столкнулся с Квоттербеком, но он вовремя подался назад, и я встал столбом, сохраняя равновесие.
– Раннинг? – сказал он.
– Да, – согласился я и поднял наконец голову.
Квоттербек стоял и ждал. Ждал, пока я выверну перед ним наизнанку свою душу, а я не мог говорить – я был занят его лицом, потому что оно было важнее – лицо человека, который обязан сохранить наши жизни, довести нас до конца и заставить меня закинуть Солнце на ветку.
