В комнату пробился солнечный свет.
– Доброе утро, – сказало бы зеркало, если б умело говорить, а говорить оно, как и любое другое зеркало, не умело.
– Вставай, вставай! – сказало бы оно. – Уже первый луч заглядывал, проверял, все ли как следует освещено.
Девушка потянулась, открыла один глаз, за ним другой, надела тапочки и пошла в ванную.
– Доброе утро! – улыбнулась она зеркалу.
И вот уже чайник необычной треугольной формы шумит на плите, вода в нем закипает быстрее из-за большей площади основания. На столе овсянка, мед из разнотравья, пара-тройка ломтиков сыра, нарезанный на дольки лимон и майское масло в серебряной масленке. Оно вкусное, почти как мороженое, а все из-за того, что травы в мае на лугах самые свежие и сочные, с витаминами для коров, а если хорошо коровам, хорошо и нам, любящим майское масло. Его девушке передали родственники из аула, у них коровы и немецкая маслобойка. «Йа-йа», – говорят в таких случаях немцы.
Впрочем, Айка коров видела всего два раза в жизни, она выросла в городе и однажды перепутала козу с овцой – это легко, если не знать, что у козы козья морда. Пока зеркало вспоминало козу, завтрак закончился, и серебряная масленка скрылась за дверцей холодильника.
Девушка подошла к платяному шкафу, достала из него жакет с юбкой и черные туфли с кокетливой перемычкой посередине подъема – все из демократичных магазинов ЛондОна, но сидят как влитые. Надела часы, подкрасилась и в зеркало – красиво. Не модель, и все же. И вот уже заученный ключом поворот в замочной скважине после гулко захлопнувшейся двери. Зеркало посмотрело на часы – 8:30, часы приветственно протикали в ответ. А в узком просвете между рамой и стеклом остался вырванный из блокнота белый листок с вписанными туда торопливым почерком строчками:
Снег кружится,
Нежно
Заметая след,
Белым тонким кружевом