Вячеслав Романович Севзов позвонил
мне в начале третьего ночи, его голос выдавал неприкрытое волнение.
Из сбивчивых объяснений коллеги и сквозь еще не отступившую дремоту
я смог разобрать, что речь идет о чрезвычайном случае в его
медицинской практике. Будучи первоклассным хирургом, доктором наук
и доцентом кафедры, Севзов тем не менее никак не мог определиться с
диагнозом и пребывал в крайнем замешательстве. Мне, безусловно,
льстило оказанное Севзовым доверие, но после ночной смены в
госпитале я все же задал резонный вопрос о том, насколько
необходимо мое присутствие в его клинике в столь поздний, если не
сказать уже ранний, час, на что получил ответ: «Чрезвычайно,
Алексей! Чрезвычайно необходимо!»
Заинтригованный Севзовым, меньше, чем
через час, я поднимался по ступенькам четырехэтажного здания
клиники, которую возглавлял Вячеслав Романович, и застал его в
просторном кабинете на третьем этаже. Несколько десятков книг были
раскрыты на большом овальном столе.
После краткого обмена любезностями,
Севзов принес свои извинения за беспокойство и сразу приступил к
делу. Речь шла о поступившем несколько дней назад пациенте,
попавшем в автокатастрофу. Михаил Лепнин – так его звали.
– Все, кто ехал с пациентом в тот
день, погибли. Две девушки и его брат. – продолжал объяснения
Севзов. – На самом пациенте ни царапинки за исключением едва
заметного красного пятна на боку. Рентген, УЗИ, МРТ не выявили
абсолютно никаких повреждений.
– Так в чем же дело? – я бегло
взглянул на результаты обследований.
– Это я и пытаюсь выяснить. –
нахмурился Севзов. – Хочу, чтобы ты осмотрел пациента, прежде чем я
поделюсь своими соображениями.
Более тщательно прочитав результаты
анализов и обследований, я согласился осмотреть пациента, и
медсестра любезно отвела меня в палату.
На койке лежал нездорового вида
мужчина среднего возраста. Потная испарина покрывала его лицо,
карие глаза резко контрастировали с бледной кожей и темными
волосами. Медсестра представила меня пациенту, на что он лишь
вымученно кивнул, и я начал сбор анамнеза.
– Вы тоже ничего не видите? – вдруг
прервал меня Михаил, безразлично и обреченно.
– Простите? – переспросил я.
– Я чувствую, как кровь течет из моей
раны на боку…
Я предложил Михаилу осмотреть рану, о
которой он говорит, но ничего не обнаружил кроме едва заметного
покраснения.
