Мы не выбирали ни страну, где родимся,
ни народ, в котором родимся,
ни время, в котором родимся,
но выбираем одно:
быть людьми или нелюдями.
Павел, патриарх Сербский.
Пролог. 37 танков или начнём с конца.
Я не военный, не политик и даже не журналист. Я – сервисный инженер. Но даже это громко сказано. Фактически, я кабельщик и занимаюсь монтажом.
На планёрке сегодня утром шеф приказал пулей лететь 130 километров из миллионного Ростова в посёлок Тарасовский, не примечательный ничем, кроме того, что на трассе М4 «Дон» там расположена любимая чебуречная дальнобойщиков.
Такое бывает, когда клиент платит за срочность. Но в это утро понедельника произошёл исключительный случай, когда наш прижимистый директор согласился устроить нам аврал совершенно бесплатно.
Как нам рассказал по дороге водитель Серёга, что всегда в курсе всех офисных сплетен, в два часа пополудни там должны были состояться похороны полевого командира Луганского ополчения. Он умер в субботу от ран в местной районной больнице.
Когда мы приехали на кладбище, народу было уже полно. Телевидение, журналисты там всякие, казаки, естественно примазавшиеся, чтобы не упустить случая помитинговать в поддержку повстанцев. Кто угодно, кроме ожидаемых там родственников умершего.
Я в пожарном порядке протянул акустический кабель, чтобы успеть вовремя, но понервничать всё же пришлось, когда к половине второго пошёл второй час безуспешных попыток настроить аппаратуру и заставить музыку звучать чисто. Тренировался я на песне «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг», и со стороны могло показаться, будто бы я ставлю любимую песню по собственной инициативе.
Что наверно и подумала маленькая седая старушка в чёрном, что незаметно вышла ко мне из толпы. Я уже переживал за дело не на шутку и хотел прикрикнуть на внезапную помеху, отвлекающую от работы, но внезапно понял, кто передо мной стоит.
Это была единственная родственница погибшего, сумевшая выбраться на похороны, чтобы в последний раз с родным сыном повидаться.
Она настойчиво совала ко мне в руку флешку с каким-то очень важным содержимым, а каким именно, узнать было невозможно, потому что её голос то и дело сбивался от рыданий и переходил на невнятный суржик, непонятный ни русским, ни украинцам, ни даже казакам.
Я попытался было объяснить, что я не представитель прессы, но это было безнадёжно. Она всучивала мне этот злосчастный носитель, настаивая на том, что обнародовать его в СМИ – последняя воля умершего.
