Черные Крылья над Восходящим Солнцем

Примечание к части

Ну, здарова. Попытка не пытка, как говорится, поэтому для первого "Захода" сойдет.

Клятва — Одно-единственное слово, но в его звуках скрыта сущность тысяч яростных сердец и отголоски бесчисленных непокорных голосов.

Это слово одновременно одинокое и непреклонное, связывающее живых и мертвых, уверяющее, что те, кто покоится в крепких объятиях теплой земли на тысячах миров, не будут опозорены теми, кто ходит над ними. Мертвые обрели свой покой, уснув в недрах земной тверди, но живым предстоит нести на себе тяжесть Клятвы.

Не в мечтах о мире обретает свою жизнь Клятва, но в яростных бурях битв, в противостоянии древнему злу, терзающему людской род.

Мчать опасными тропами, где павшие оступились и где безжалостная рука судьбы забирает их последние вздохи.

Клятвы высечены глубоко в сердцах, выжжены несмываемыми чернилами крови. Произносятся они в вихре бури, когда раскаты грома заглушают сомнения, но в затишье, когда ветер стихает и небо проясняется, эти клятвы могут поблекнуть, исчезнуть, как будто их и не произносили вовсе...

Среди мертвых механизмов, под готическими арками медленно брела фигура в черных доспехах, чья броня цвета вороненого крыла выпускала охлаждающую жидкость, смешанную с кровью, что капала из ран, разорвавших плоть и металл. Нагрудник его был изуродован, пробит точными выстрелами штурмовой пушки, и каждый шаг отзывался эхом, как будто сама тьма внимала его поступи.

Реактор на спине легионера истерически шипел, отравляя воздух смесью испарений и боли.

Пока эхо неравномерной, хромающей поступи разносилось по каменному полу, вымощенному косыми, словно разрезанными, плитами, и металлический лязг тяжело отзывался в пустых трубах и сквозных вентиляционных шахтах.

Безымянная заправочная станция встретила Шарроукина темнотой, такой же густой и давящей, как в его воспоминаниях. Огромный зал, в который он вошел, походил на разверстую пасть давно умершего чудовища, его стенки темнели от веков, покрытые плотной, матовой чернотой.

Массивные механизмы, некогда полные жизни и гудящие от переполняющей их энергии, теперь бессильно повисли на потолке, окутанные саваном вековой пыли и забвения. Воздух был тяжелым, насыщенным металлом и давящими запахами прометия. Казалось, что сам воздух хотел вытеснить из себя чужака, напомнить ему, что здесь нет жизни, лишь призраки и тени прошлого.