Витае

Мне было 14 – тот самый возраст, когда люди начинают задумываться… Было много вопросов, очень много: кем мне стать, как я выгляжу, нравлюсь ли кому-нибудь, похож ли на какую-нибудь знаменитость, что я умею и чего смогу добиться, страшно ли умирать, во всем ли правы родители, как правильно причесываться, улыбаться, целоваться, одеваться, раздеваться? Все это даже немного давило. Не то чтобы я все время держал это в голове, но все же… Помню, смотрел на людей в метро и думал: «Действительно ли моя мама красивая, или только я так считаю, потому что люблю ее?» На свой счет я и подавно не находил ответов…

Все эти вопросы есть в голове почти у каждого подростка. Они рождаются в подсознании, как только начинаешь улавливать в воздухе тонкий аромат самостоятельности, как только появляется желание нащупать кто ты, как только начинаешь догадываться, что жизнь простирается немного дальше, чем дорога в школу. Вопросы рождаются и висят, как мультяшное облако над головой… А потом? Потом это облако смывает бешеным течением жизни, уносит человека от этих мыслей – зачем, почему… И, скорее всего, больше никогда он не скажет: «Стойте! Подождите! Дайте время найти свое, осмотреться, понять, что да как!» – будет некогда.

Переходный возраст – этакий кусочек свободы и поиска, переход к тому, чтобы начать жить осознанно. Или не начать. И до и после все уже придумано и распределено: сад, школа, институт, работа, семья, работа, работа, работа… И это не так уж плохо: человеку нужна организация, вот только если бы еще успевать жить…

Мне повезло, очень сильно повезло тогда, в четырнадцать: мое «облако мыслей» не смыло течением. И теперь я тоже плыву, но не в хаотичном потоке, а на том самом облаке, осознавая, кто я и зачем… Это понимание сделало меня… живым. Не просто существующим, а живым. Но всего этого могло и не быть, если бы не одна судьбоносная встреча…

Мы с мамой пришли в кафе поужинать и ждали отца. Несколько минут спустя он появился в дверях не один, как ожидалось, а со своим другом. Я сразу понял, что это именно друг, а не коллега, потому как отец, часто строгий и официальный, в тот момент открыто улыбался и, похлопав по плечу своего спутника, указал ему на наш столик. Мама всегда выбирала те столы, рядом с которыми можно было сидеть на мягких диванчиках, не на стульях. «Стулья не располагают к раскрепощенной беседе. Это так, быстро перекусить и побежать по своим делам или взять стаканчик с кофе и работать за ноутбуком. А я выбираю уют и атмосферу! За ними я и прихожу в кафе», – говорила она. Отец представил нам человека, пришедшего с ним. Мы познакомились и стали наконец ужинать. Взрослые в тот вечер много смеялись, было видно, что они действительно рады друг другу. Мужчина оказался школьным другом отца. Он мне понравился: прост в общении, со мной держался на равных, поддерживая мои малочисленные и, скорее всего, не совсем уместные вставки в разговор, причем делал это естественно и просто, совсем не наигранно. Мне даже показалось, что я хорошо его знаю или видел раньше, хотя это было не так: по его словам, сразу после школы он уехал жить в другую страну и вот только вчера прилетел в наш город всего на пару недель. Несколько раз речь заходила о его работе и работе отца. Несколько раз отец обращался ко мне с тем, чтобы я брал пример с его приятеля, на что тот в итоге засмеялся и, подмигнув мне, сказал словами Эйнштейна, которых я не слышал ранее: «"Все мы гении, но если судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой".