Март 1774 года, Санкт-Петербург, Российская
империя.
Сегодня Казанский собор заполнен так, что яблоку негде упасть.
Даже нам с Катей, свитой и генералитетом, пришлось потесниться. Уж
больно много желающих прикоснуться к столь знаменательному событию.
И дело не только в высшем свете. Праздничные служения проходят во
всех храмах столицы и империи. В городе наблюдается просто
чудовищный наплыв людей всех сословий. Народ находится в небывалом
воодушевлении.
Признаюсь, что сие явление стало откровением не только для меня,
но и столичных властей с полицией. Ведь, кроме, обывателей в город
вернулось немало солдат и офицеров. В первую очередь это три
гвардейских полка, заново сформированных из ветеранов. Ну и ещё
несколько рот других частей. Только в итоге получилась огромная
толпа, занявшая все кабаки, трактиры и более цивилизованные
заведения. В салонах тоже немалое оживление, ведь столичная публика
хочет узнать о прошедших сражениях из первых уст.
И служивые имеют право гулять, ведь у нас – Виктория!
Тут архиепископ Гавриил начал службу, и в огромном помещении
повисла тишина, нарушаемая только шорохом одежды. Ну и густым басом
священника, конечно. Кстати, это новый Гавриил, старый недавно
помер. Только предварительно покойный выпил у меня немало крови,
как и его коллеги из других епархий. Попы никак не могут простить
мне Церковь старого обряда, получившей право вести службы и вообще
появившейся благодаря моей воле. Потихоньку погружаюсь в свои
мысли, отрешившись от происходящего вокруг.
Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся.
Магомета ты потрёс!
Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость Россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ.
Уж не могут орды Крыма
Ныне рушить наш покой;
Гордость низится Хамида,
И бледнеет он с луной.
Почему-то пришли в голову стихи капитана Державина,
опубликованные недавно в газетах и влюбившие в себя русское
общество. Забавно, но поэт мог оказаться гораздо восточнее Крыма,
где проявил себя в полку, проштрафившихся преображенцев. Гвардеец
участвовал ещё в перевороте 1762 года и запятнал себя,
присоединившись к заговору Орловых. Но я не изувер или палач,
поэтому многие офицеры, пусть и потеряв два чина, получили
возможность заслужить прощение кровью. И многим это удалось. Вон
Долгоруков дослужился даже до генерала и одного из героев прошедшей
войны.
