ВИКТОР РЯБИНИН
БЫЛОЕ СКВОЗЬ ДУМЫ
КНИГА 2
ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ
«КОГДА СМЕЁШЬСЯ НАД ЛЮДЬМИ, НА НИХ НЕ СЕРДИШЬСЯ"
УИЛЬЯМ СОМЕРСЕТ МОЭМ
ВВЕДЕНИЕ
Не куда, а во что! Именно во что! Уверенно смею вас в этом заверить на старости прожитых под гнётом мудрости лет. Перечитав наброски воспоминаний о флоре, фауне и годах сумбурной жизни в Азии и Африке, невольно, но самостоятельно приходишь к выводу, что у пишущего сии строки просветителя младой поросли не всё ещё потеряно в смысле здравого ума и твёрдой памяти. Поэтому автор данного мемуара решил продолжить своё бытописание о просторах Европы, опираясь на собственную память и беглые дневниковые записи во дни былого досуга и меланхолии. Однако, следует заметить, что минуют многие лета, прежде чем ваш летописец сподобится опубликовать весь собранный достоверный материал для всеобщего обозрения и кропотливого изучения специалистами исторических фактов. А до той поры русскоязычная супруга, твёрдой рукой установившая дозволенные рамки восприятия кем бы то ни было буйного прошлого мемуариста, всячески чинила препятствия потоку воспоминаний о достигнутом половом прогрессе во Франции и собственном быту. И лишь несомненные успехи демократии в штатах Северной Америки, победа гендерного равенства в тех же краях, а также внушающая доверие благородная седина летописца, вселили в супругу положительный взгляд на литературное творчество богоданного мужа. Но только при условии сохранения её женской чести не только на бумаге, а даже и в помыслах. Лишь тогда на чердаке дома ею был оборудован авторский кабинет, где ваш скромный слуга смог наконец-то остаться один на один с острым пером и стопкой белой бумаги. И если бы не зять Стивен и сосед Билли, проникающие инкогнито в творческую юдоль, эти интимные записки увидели бы свет значительно ранее теперешнего срока. К тому же, считая свободный полёт мысли и уединённое творчество блажью и пустым проведением времени вдали от присмотра и хозяйственных дел, жена Палашка продолжала диктовать жёсткие условия бытия даже находясь вдали от своей исторической родины (о Пелагеи, как о надуманном женском феномене равноправия и неуёмном фантомасе неповиновения, будет много чего интересного рассказано в последующих главах).
Однако, как бы там ни было, но наши европейские треволнения и приключения всё же были благополучно зафиксированы на бумаге и теперь безо всяких препон могут служить любому грамотному человеку лучом света путеводной звезды в тёмном царстве жития и неверия в собственные силы. А одновременно, вышеозначенному самодеятельному писателю подспудно втемяшить навыки заумного и витиеватого общения с себе подобными в любой приемлемой компании, включая зятя, соседа и виски с содовой. С душевным трепетом и телесным томлением приступает ваш покорный литературный путешественник во времени к связному рассказу о собственной жизни и сопровождающих её эксцессах на всех континентах, исключая Австралию и Антарктиду, чтобы в будущем представить всё написанное, как единое целое. Да поможет нам в этом досужее Провидение и собственная голова на плечах, не считая грамотных подсказок друзей и критики обильной на язык Пелагеи!
