Осенью, почти в любую погоду, капитан выходил на мол, подставлял лицо пощечинам ледяного ветра, чтобы еще разок, еще отчетливей почувствовать его влажную колкую чешую.
Будто предвидя скорую перемену в жизни, с жадностью дышал морем.
Провожал придирчивым взором отплывающий катер береговой охраны, ярко-красный, тревожащий на фоне пасмурной смеси моря и неба.
Выбирал булыжник, похожий на отполированный волнами череп ящера. Кое-как отрывал от земли, прижимал к груди, поднимал вровень со лбом, хотя бы пять раз.
Присматривал, как чайки снуют над суровой водой, отдавшись переменчивой воле воздушных потоков. Знал наизусть каждое их движение и все равно не мог наглядеться.
Прогуливался вдоль мола к северному маяку. Приглядывал за рыбаками, что таились за бетонными волнорезами в зеленых и синих дождевиках. На его глазах ни разу не клюнуло. Ни одна рыба, умелым рывком извлеченная из вод, не подмигнула ему кольчугой чешуи, не сбила ему дыхание, подтолкнув сердце с каждым ударом биться вдребезги. Возможно, эти притихшие призраки в дождевиках на самом деле целыми днями завороженно наблюдали море. Забыв про удочки, часами глядели вдаль, не надеясь увидеть там ни паруса, ни парома. Все как один замерли, подставив лица взволнованному простору, дожидаясь, когда же море пробьет брешь, хлынет внутрь и затопит собой все совершенное и не случившееся.
В редкие дни, когда не накрапывал дождь, капитан пыхтел пружинистой трусцой в сторону Сварливой скалы. На пустынном пляже любил иной раз повисеть на турнике, из тех, что на октябрьском ветру превратились в продрогшие скелеты-напоминания о летнем оживлении городка. Ухватившись за ледяную перекладину, покачивался не больше минуты, всматриваясь в свинцово-неулыбчивое пространство, равномерно и величественно, как поступь Бога, накидывавшее на берег волну за волной, волну за волной с перепутанным кружевом пены.
Иногда замечал вдали одноногого моряка, который хромал по кромке волны, заваливаясь набок в скрипучем протезе. В мятой штормовке, всегда без шапки, с растрепанными на ветру серыми клоками волос, одноногий моряк каждый день приходил к морю молчать. Он кивал капитану издали, махал ему рукой, но никогда не подходил. И продолжал упрямо стоять на мокрой полосе песка, придирчиво вглядываясь вдаль волн, будто с минуты на минуту ожидал оттуда условного гудка или выстрела. Вполне возможно, этому суровому человеку тоже было необходимо убедиться, что море – на месте. Его единственное, его собственное море, которое никогда не врет и все время меняется, при этом оставаясь неулыбчивым и неизменным. Украдкой наблюдая одноногого моряка, капитан думал о том, что в жизни человека на самом деле есть всего один выход – выход к морю. А все остальное – ложные пути, фальшивые двери, фантомные выводы и самообман.
