Хорошая новость заключалась в том, что начиная со второго курса
Императорская академия Санта-Петры ежемесячно выплачивала своим
студентам стипендию. Ведь все мы были уже взрослыми людьми, которым
полагалось крепко стоять на ногах.
Плохая – в том, что эта стипендия равнялась двадцати пяти
империалам, что составляло чуть меньше четверти от минимально
допустимого в империи жалования, в связи с чем всем нам оставалось
крепко стоять разве что на голове.
Чем мы и занимались, имея даже некоторые внушительные успехи на
этом поприще.
Стипендии хватало ровно на то, чтобы подать милостыню нищим
возле храма и весь оставшийся месяц жить исключительно на
невыразимом чувстве гордости от того, какой вы благородный и
великодушный человек.
На оплату услуг наемного убийцы, который согласился бы без
лишних вопросов устранить вашего соседа по комнате, пришлось бы уже
скидываться всей комнатой, включая того самого соседа.
И даже так – вам бы все равно не хватило.
Это обстоятельство ужасно расстраивало Платона, о чем он не
уставал напоминать окружающим вот уже вторую неделю подряд.
Как после такого все еще находились желающие окружать его –
загадка.
Ладно я, мне было некуда деваться, но Лукьяну бы определенно
стоило насторожиться. В конце-концов, хоть мы все и прекрасно
знали, какого именно соседа по комнате имел в виду Платон, он все
же никогда этого не уточнял.
– Не понимаю, чем ты недоволен, – сказала я, отпивая воду из
фляги и стараясь не думать о том, что, если сейчас я еще раз увижу
его кислое выражение лица, то не удержусь от смеха, и вся та вода
пойдет носом. – По-моему, ты получил ровно то, чего хотел.
– А то как же.
– О, именно так.
Платон был непреклонен в своем желании стать врачом. Он обивал
порог ректора день за днем, он забрасывал его наводящими вопросами,
сверкал глазами и даже пытался подловить и запутать. Запугать. Он
перепробовал все, что было разрешено по закону, все, что не было
прямо запрещено и все, на чем его с высокой долей вероятности бы не
поймали. И у него определенно были заслуги по части спасения жизни
любимого племянника ректора, так что тот решил – ладно. Можно пойти
на небольшую уступку, особенно учитывая то, что уступка была – с
подвохом.
Глупое, конечно, с его стороны было решение.
Очень глупое.
Потому что став единственным за всю тысячелетнюю историю
существования академии студентом, обучающимся по программе двойного
диплома, то есть одновременно и на боевой кафедре и на кафедре
медицинской магии, Платон нисколько не согнулся под тяжестью
учебной нагрузки, не осознал тщетность своих стремлений и даже не
принялся умолять о пощаде.
