* * *
Люди всегда не знают, а всегда говорят.
Я расскажу, как было.
У меня год рождения в городе Чернигов получился 1941-й, 22 июня, самая-самая ночь.
А часов в восемь утра прибежала санитарка Фрося. Фрося прибежала и начала кричать своим голосом:
– Просынайтэся! У людэй вже вийна, а воны розляглыся! Ану – пидъём! Собырайтэ ногы до купы и бижить с дытямы хоч куды!
По правде, санитарка Фрося узналась людям как сильно выпивающая. Потому слова люди-женщины приняли не за правду-правду, а так.
В ту секундочку никто не двинулся с своего места на кровати. Некоторые из пяти свежеродивших подали свой голос. Вроде что вы, Фрося, сама по себе санитарка, что вы должны соблюдать порядок дня, а не колошматить здоровье матерей.
Только с третьего захода Фроси моя родная мама в первых рядах взяла в свою голову, что санитарка если и закинулась, так совсем чуточку, с такой чуточки можно, если что, брать горлом, а только про привычное дело. А война – это для человека совсем-совсем другое.
Надо понимать.
Когда уже это самое другое людьми понялось, моя родная мама подскочила с своей кровати и без одного слова кинулась в пеленальную.
По дороге наперекор моей родной маме не попался никто, тем более – на всем этаже на выходной остались только матери с нарожденными.
Моя родная мама забежала в пеленальную и в эту самую секундочку – раз! – схватила крайний-крайний паку́нок и на́чала вылезать в окно. Накануне прошел жарючий день, потому окна пооткрывали. Тогда не придавали значения заразе для нарожденных, а старались, чтоб проникал свежий ветер.
Больница была хоть маленькая, а двухэтажная. Палата с пеленальной устроилась на втором этаже. И моя родная мама полезла с второго этажа с чужим ребенком спасаться от наступившей в Чернигове войны.
Да.
Чужой ребенок был тоже девочка и тоже чернявенькая. Допустим, моя родная мама про что взяла чужое – не знала. А то б конечно.
Пока моя родная мама с паку́нком как-то лезла на землю, в палате поднялись слезы и вопросы.
Потом весь-весь коллектив свежеродивших побежал до докторской комнаты.
Дежурная докторша в докторской комнате разъяснила для матерей, что по радио ни про что не заявлялось, что никакой телефонограммы не получалось, что может случиться провокация, что она не уполномоченная оставлять пост и распространять сплетни.
