Я рос без отца, с мамой и бабушкой. Поэтому сразу привязался к дяде Паше. Мне было 16. Я гостил в деревни у бабушки. Текли беззаботные каникулы, рыбалка, грибы, велосипед…
Как-то вечером в дверь деревенского дома постучались. Здесь редко ходят в гости, и мы с бабушкой переглянулись и насторожились. На пороге появился гость. Рослый широкоплечий мужчина, с красивым лицом и звучным именем Павел Дмитриевич. Он громкими шагами прошел аж до середины нашего дома, и только после опомнился.
– Ба, – произнес Павел Дмитриевич, – я кажется, вновь проявил свою врожденную рассеянность, – посмотрев на свои сапожища с коричневой грязью, загрохотал раскатистым смехом он. – Искреннего прощения прошу.
Я сразу подметил его манеру выражаться необычно и красиво, и его громкий, но приятный, мелодичный голос, и напевную речь. В разговоре и во всем облике чувствовалась сила и властность, и какая-то неведомая мягкость – так держатся только очень уверенные в себе люди. Люди, привыкшие преодолевать все трудности со спокойной улыбкой.
– Дениска, – робко ответил я на вопрос, как меня зовут, и погрузил свою руку в его огромную ладонь. Еще я удивился, как необычно деликатно он пожал ее, точно зная свою мощь, боялся навредить.
– Ну что, Денис Батькович, хозяин тайги, показывай свои хоромы….
– Милок, а ты что хочешь?… – проснулась ошарашенная моя бабка.
– Мне сказали, что можно у вас на постой определиться. Надеюсь, не прогоните одинокого путника. Щедрость с моей стороны обеспечу.
– Живи, коль денег не жаль….
Я зло посмотрел на бабку, я бы вообще не стал брать никаких денег. Мне давно хотелось друга как Павел Дмитриевич, и… если на чистоту такого отца. Всё в нем мне сразу понравилось: высокий рост, могучая, но гибкая фигура, плавные как у кошки движения, и какой-то магнетический взгляд. Глаза притягивали, и не чувствовал я ни скованности, ни напряжения, напротив хотелось расслабиться. Хотя… все-таки как-то робел, и еще было странное ощущение, точно внизу, в промежности непонятное пульсирующее напряжение. Какое бывает, когда чего-то испугался или при быстром спуске с большой высоты. Оно меня волновало, пугало, но было приятным. Словно, что-то должно было произойти откровенное, еще мне неведомое…
Позвякивали вилки о уже пустые тарелки с остатками жареной картошки. Мелодично ворчали фарфоровые чашки, когда их случайно ударяли, ставя на стол. Ужин был таким же тусклым, как и свет на маленькой кухоньки. Наш гость ел задумчиво, долго-долго пережевывал кусочки хлеба, и каждый запивал большим глотком чая с сахаром.
