С наступлением ночи он ежедневно пускался в обход. В этом заключался долг его рода, непреложный завет, обязывающий платить за кров над головой несением вечной стражи. Верный службе, в безмолвной темноте он следовал путём скрипучих половиц старого особняка, витых лестниц с резными перилами, через ажурные узоры которых лился бледный лунный свет, рождая причудливые тени, скользил по утопающим во мраке залам. Потускневшие от времени портреты работы неизвестного мастера провожали его невидящими взглядами, сохраняя неизменное холодно-отстранённое выражение аристократичных лиц. Надетые на манекен блестящие отполированные доспехи, изображавшие рыцаря, встретили его привычным салютом зажатого в латной рукавице меча.
Он никогда не ослаблял бдительности, как бы ни хотелось поддаться сонной безмятежности, обволакивающей просторные комнаты, мягко стелющейся по лабиринту коридоров. Она была обманчива, словно спокойные воды чёрного омута, таящего в себе смерть. Покров тьмы скрывал голодную угрозу. Ночные существа проникали в дома через окна, распахнутые настежь, в надежде спастись от удушающей июльской жары, проникали через двери, не закрытые по рассеянности, просачивались через незаткнутые щели. И над изголовьями кроватей, привлеченные мерным дыханием спящих, склонялись жадные разверстые пасти.
Он не раз видел подобное. И хотя страх порой пробирал до костей его самого, всегда вступал в неравную схватку, памятуя о священном обете своего племени.
С последнего новолуния всё было тихо в особняке. Разве что шевелились тяжёлые шторы, будто от сквозняка, задетые случайным прикосновением безобидного блуждающего духа. Но он не тешил себя иллюзиями, зная, что это лишь короткая передышка. Осторожность сохраняла жизнь ему и его госпоже, и он напрягал слух, бесшумно ступая по мраморным плитам холла, не желая быть застигнутым врасплох.
Крошечная мышь, выскочившая из ниоткуда и шмыгнувшая под угрюмую громаду духового органа, заставила его мышцы напрячься струной и изготовиться к прыжку. Убедившись, что источник шума не представляет опасности, он презрительно фыркнул, утратив к нарушителю тишины интерес. Он окинул огромное помещение испытующим взором: больше никого, только одинокий мотылек, чьи крылья шелестели где-то под арочным сводом высокого потолка. Настенные часы глухо пробили полночь. Осталось проверить верхние этажи.
