«Человек желания»: Преодоление доктрины учителя и начало мартинистской антропологии
«…И будет яко древо, насажденное при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое, и вся, елика аще творит, успеет…»
Псалтирь. Псалом 1
Человек вышел на берег из бурливого потока и взглянул со стороны на неугомонную реку подлунной жизни. Переводя дыхание, ему пришло на ум пастернаковское: «Сестра моя жизнь!». И встрепенувшись, он понял: эта несущаяся стремнина хоть и рядом со мною, но уже не я, разве что она действительно сестра, которую ты годами не видел и с которой тебя уже почти ничего не связывает, кроме общего набора хромосом, общей ткани бытия и все больше рассеивающихся воспоминаний далекого детства. Однако с тех пор и до сего дня я был влеком Потоком (вот она Река Времен Василия Тредиаковского!): теперь я вне его и никогда уже не буду в нем, пусть его леденящие брызги меня постоянно настигают и даже тщетно пьянят, но не в силах уже ничего изменить во мне. Так из Человека, Увлекаемого Потоком, рождается Человек Желания…
Если первые два произведения Луи-Клода де Сен-Мартена (1) отразили его глубокую теоцентрическую концепцию происхождения человека и мировой истории, разворачивающейся в борьбе на человеческом уровне божественного и демонического начал, то третье – «Человек Желания» – знаменует собой следующий этап в творчестве великого христианского мистика. Он целиком связан с переосмыслением учения о реинтеграции существ французского теурга Мартинеса де Паскуалиса, старшего товарища и наставника Луи-Клода де Сен-Мартена по Ордену рыцарей-масонов избранных коэнов Вселенной. Само понятие «Человек Желания» взято Неизвестным Философом у Мартинеса де Паскуалиса, а последний его позаимствовал у блаженного Августина. Впрочем, стоит отметить, что корректнее переводить как «Человек Осознанного Желания» или «Человек Изволения», поскольку русское слово желание само по себе тяготеет больше к хотению, т. е. неосознанному, замутненному страстью желанию. Именно мистическое изволение или волеизъявление по Сен-Мартену противостоит грубому хотению и напрямую связано с самоотречением и аскезой.
Эту смысловую грань прекрасно уловил современный российский исследователь в статье, посвященной пути мистического анархизма, в которой, касаясь проблематики человеческого осознанного желания, автор резюмирует: «Но он (человек – В. Т.-Г.) может обладать всеми качествами бога, завоевать их себе через преодоление диктата одержимых, бог сам творит себя, не имея причин, он – «творящее ничто», и его мир – непрерывное откровение. Человек убивает протестантского бога – счетовода грехов, бога-надзирателя. На его место идет Единственный, свободный от вчерашнего «эго», отказавшийся от инстинктов во имя желаний. Желания Единственного Штирнер рассматривает как
