это пиздец. Решил писать тебя, пока писать
смогу, и сколько смогу.
У
меня жопа, дорогой дневник, как на картинке, где стоит двужопый
кентавр. Одни ягодицы — человечьи, другие — лошадиные. Полная жопа,
двойной комплект.
Башка у Макса давно протекала, но всё по
мелочи, он был смешным и мирным чудиком, объектом для шуток всей
лаборатории, с ведром в тележке, пылесосом позади и тряпками: сухой
и влажной. Редкие пегие волосёнки топорщились у него на макушке,
высокий лоб украшали залысины. Часто улыбаясь, он показывал крупные
желтоватые, тесно сидящие в дёснах зубы.
Утром он зажал меня в вивариуме, среди
клеток. Там повсюду громоздились клетки и банки, стоял запашок
мелочных жизней и величественных смертей во имя науки. Ещё там
стояли электрооградки зверских углов, два стола с компами,
анализаторы и закрытые боксы для крыс, получивших инъекции раньше.
Из тех никто не выжил. Трупики я собирался сжечь в лабораторном
мусоросжигателе и начинать новый опыт: намедни привезли вполне
земных мартышек.
Гостил в вивариуме на передержке и абориген —
на полу стояла клетка с новым и занятным водоплавающим существом,
довольно крупным, пушистым и тихим, абсолютно беззубым, которого
притащил Жуль. Рыболовная артель поймала его в ловушку, вызвали
рейнджеров, а те усыпили для института.
—
Только до обеда, — клятвенно заверил Жуль. — А потом придут
зоотехники и заберут в ксенозоо, это что-то интересное.
Кого что интересует, дорогой дневник. Меня, к
примеру, местная фауна никогда особо не занимала, кровь мозгоеда
мне приносили в пробирке и в холодильнике. Кому-то свою, а мне свою
работу делать.
Я
как раз раздумывал, уколоть обезьяну сразу или сделать утилизацию
крыс, а потом уколоть, когда кодовые двери за спиной грохнули,
закрываясь.
—
Ну, давай, Коля! Коли! — крикнул Макс по кличке
Паркинсон, с готовностью подставляя худое, татуированное
предплечье.
Какая-то глупая птица принесла Паркинсону
сплетни, что Коля центрифугу погасил, а значит, уже разработан
чудо-препарат от всех болезней сразу, на основе плазмы мозгоеда. Но
это было не так. Мы сами не знали, что разработали, как оно будет
действовать, и уж тем более — как скажется на человеке. Крысы-то
сдохли.
—
Не буду, — отрезал я, убирая стеклянный шприц за спину. Эксперимент
не допускал никакого пластика, только старое доброе
стекло.
