В связке я шел первым, и, когда мы присели на камни отдохнуть, я оказался впереди всех. У самых ног начинался острый длинный гребень. Вдоль него из долины мчался туман. Я сидел на хребте сказочного зверя, ныряющего в серую волну.
Мгла быстро приближалась. Клочья облаков уже лизали скалы, заполняя пустоту по бокам. Солнце исчезло. Видимость упала метров до двадцати пяти. Разговор за спиной смолк, и туман сразу заложил уши.
Лагерь лежал у подножья отрога. Там наверняка лил дождь. Здесь под одежду ползли волокна тумана, и следом по коже бежал озноб. Промокать в облаках случалось и раньше, но давно, уже очень давно, и теперь надо было привыкать заново. Со времени свадебного похода я ведь так и не видел гор. Это было недалеко отсюда и пять лет назад. Значит, и мы с Леной прожили пять лет. И, должно быть, поэтому за все утро после выхода на занятия я впервые подумал о ней.
Мы порядком поддались времени. Не одна Лена – и я. Сейчас она занималась на скалах тремястами метрами ниже, но нас как будто уже ничто не связывало. Случалось, правда, и хуже, – что мы сидели бок о бок, но едва замечали один другого.
Я не хотел так жить, однако это пришло, или мы пришли к этому. Вглядываясь в мягкую, подавляющую мглу, я думал, что будет дальше.
Туман несколько рассеялся. Мы оставили гребень и незнакомым путем побежали с отрога вниз, к лагерю. Теперь я был последним, передо мной – Аля, а впереди – Борис. Видел же я только пятки Алиных ботинок, камни осыпи перед тем, как наступить на них, и веревку между собой и Алей. Осыпь стремительно мелькала перед глазами. Оглядываться по сторонам было некогда. Но порой я успевал взглянуть на Алю и тогда отмечал, что ей трудно бежать. Она явно не привыкла к скорости. Впрочем, мы только шесть дней назад приехали в горы.
Пелена облаков разорвалась. На дне ущелья стал виден казавшийся неподвижным белый от пены поток. Немного погодя к нам долетел его шум. Мы приближались, и шум нарастал. У самой воды он перешел в рев, который трудно было перекричать. Дьяков остановился перед цепочкой камней, ведущей к другому берегу. Мы развязались. Я сел за большой валун на страховку и подал Дьякову знак, что можно идти.
Он двигался точно, без задержек, и еще до того, как он выбрался на берег, я уже знал, что с ним все хорошо. Вторым перебрался Борис. Дьяков отдал ему перила, а сам встал на краю.
