Декабрь. 1914. Польша. Вроде бы мы воюем там. За годы службы я столько прошёл, столько видел, что все воспоминания смешались в кучу. Живые, мёртвые, враги, друзья – всё это для меня размытое лицо, которое я так и не могу забыть.
Это как та самая девушка,в которую ты был влюблён, будучи мальчишкой. Ты тайно дарил ей цветы, посвящал стихи, каждую ночь смотрел на луну и представлял её в свадебном платье, но потом она резко уехала, а тебе лишь воспоминания её прекрасного французского парфюма, нежные золотые локоны и размытое лицо, которое ты увидел, когда она стояла возле вагона и оглянулась на последок.
Мы стояли в десяти километрах от передовой, но я уже чувствовал, что вот-вот и нас пошлют в бой. Опёршись на треснувшее бревно, я закурил, пытаясь прогнать эти жуткие мысли из головы.
– Ярик! – окликнул меня кто-то.
Запах сосисок, шаркающий шаг. Я сразу понял, что это наш повар Артём. Он был достаточно упитан, носил очки, что делали его глаза гигантскими. Форму всегда носил на распашку, а ремень и не застёгивал, но когда появлялись офицеры, то быстро приводил себя в порядок.
– Привет, Артём. – как-то холодно сказал я, посмотрев на него снизу вверх.
Его левый рукав был порван. Он стоял и криво улыбался, показывая свои желтые зубы.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Да древесина, будь она не ладна, теперь от офицеров не скрыться. Уверен, что устроят мне…
– Да, ничего не будет, успокойся. Сейчас уже бои кончаются, офицерам лишь бы напиться, переждать, да следующие…
– А я вот думаю, что офицеры заняты только войной и солдатами! Вот как мы победим, война окончится, так тогда и напиться можно будет!
– Возможно, ты и прав, но мне тут Дмитров… – начал я.
– Дмитров рассказал, как Брилец напился и на передовую пошёл шатаясь, да и чуть по нашим стрелять не начал?
– И тебе говорил?
– Говорил… Только вот Брилец в это самое время был ранен, ему ногу перевязывали, я рядом стоял, а спиртом даже и не пахло.
Эти слова смутили меня. Теперь я и не знал кому верить. Пьяные офицеры или офицеры-патриоты, что из этого правда? Правда всегда по середине. Так мне говорила мать всю мою жизнь. Даже когда на фронт забирали, она сказала: «Воюй по правде, сынок! Нет чужих, нет своих, есть люди, которым приказали стрелять в друг друга. Я не могу заставлять тебя. Делай и верь тому, что считаешь правдой.»