«Три дороги, лютый зверь,
Предсказателям не верь,
Если дверь тебе закрыли – бей тараном в эту дверь!
Не умеешь – не берись,
Не умеешь – но дерись,
Ни обрыва, ни ухаба – ничего не сторонись!»
Алькор
– Барин, прости меня, но придётся тебя тревожить – Великий Инквизитор до тебя выдвинулся! – запыхавшись, вещал Педро и уже торопливо вваливался в камеру. – Он явно не один, так что дело дрянь, видать! – тучная фигура тюремщика, умевшего, когда надо, ни разу не звякнуть ключами, проворно нависла над лежащим юношей. – Скорее, барин, мне ещё твоё ложе надо спрятать успеть.
Эстрелладо быстро поднялся на ноги и молча кивнул. Со сна оставаться в одной рубахе было очень неприятно, но подводить никого из тюремщиков он не желал. Они и так немало старались для того, чтоб максимально облегчить его участь, ежечасно рискуя попасть под внимание не только королевских шпионов. Причём по собственному желанию, чем немало удивили новопожалованного гранда, не успевшего и часу пробыть на свободе в новом статусе. Когда стражники волокли его две недели назад по каменным ступеням, молодой воин плохо отдавал себе отчёт в реальности происходящего и не мог отметить два важнейших обстоятельства – несмотря на серьёзность обвинения и тот факт, что аристократ он всего лишь несколько минут от оглашения указа до ареста, прикасаться к нему руками, да ещё столь ощутимо, солдатня права не имела, да и выполняли они столь буквально приказ явно потому, что являлись скорее людьми де Солера, чем короля… Это путешествие в каменный мешок было похоже на нырок в камнедробилку – столь аккуратно и методично его избивали на всём пути, так, что не оставалось времени и сил даже закричать, такие опытные оказались кадры на службе у приятеля инфанты. Да и была ли санкция на то, что с ним потом делали уже в камере – тоже очень серьёзный вопрос… Хотя формально можно было шуметь, требовать прокурора, чтоб зафиксировал раны и жаловаться дальше согласно протоколу – слишком хорошо было понятно, что толку не будет, всё припишут якобы имевшему быть сопротивлению при аресте. Когда же, наконец, всё-таки довелось потерять сознание от боли, повиснув на цепях уже ни на что не годным хламом, этих мастеров заплечных дел уже и след простыл вскоре. Странно было лишь то, что его не покалечили – значит, или обвинение будет снято, или впереди казнь. Но раны от шипов на запястьях так и не зажили полностью, несмотря на то, что кормёжку тюремщики таскали совсем не ту, что было приказано. Да и вообще обращались с узником, явно не согласуясь с полученными указаниями, иначе бы от него осталось бы уже обессилевшее тело, не способное мыслить и чувствовать.