И вдруг словно включили кинопроектор, и звук, и картинку. Ровно гудели двигатели, под крылом маленького частного ракетоплана проплывали поля и какие-то поселки.
– Уф-ф, – сказал он и потер ладонями виски.
– Приходите в себя?
На соседнем сиденье – Эрл Ретрик, глаза его светятся живым интересом.
– Где мы? – Дженнингс помотал головой, пытаясь стряхнуть тупую пульсирующую боль. – Я понимаю, что мой вопрос не слишком точно сформулирован.
Было уже ясно, что никакая сейчас не осень, а весна. Поля внизу сверкали молодой изумрудной зеленью, а ведь какие-то секунды назад он входил вместе с Ретриком в лифт, и было это в Нью-Йорке поздней осенью.
– Да, – сказал Ретрик, – прошло уже два года. За это время многое изменилось. Тогдашнее правительство пало несколько месяцев назад. Новое правительство еще жестче. ПБ, полиция безопасности, получила почти неограниченную власть. Детей теперь учат доносить на родителей. Впрочем, мы давно понимали, что к тому все и идет. Что же еще-то интересного? Нью-Йорк заметно разросся. Сан-Францисский залив то ли кончают засыпать, то ли уже засыпали.
– Больше всего мне хотелось бы узнать, какого черта я делал последние два года. – Дженнингс нашарил в кармане сигареты и нервно закурил. – Вот это – это вы можете мне сказать?
– Нет, конечно же, о чем мы вас заранее предупреждали.
– Куда мы летим?
– Домой, в наш нью-йоркский офис. Где мы с вами впервые встретились, помните? Глупые вопросы я задаю; ну конечно, вы помните, и гораздо лучше, чем я. Для вас же это было вчера.
Дженнингс кивнул. Два года! Два года, начисто вычеркнутые из жизни. Это казалось диким, невероятным. Входя в лифт, он еще продолжал что-то решать, спорить с самим собой. Может, плюнуть на все и отказаться? Платят, конечно же, много – даже по его стандартам много, – но хотят-то, если разобраться, еще больше. Он до конца своих дней будет терзаться вопросом, что же это там была за работа? Вполне ли законная? А вдруг… Но было уже поздно что-то там передумывать. На этом самом месте мысли его оборвались, а потом – этот ракетоплан и тупая боль в голове.
– Я уже получил расчет? – Он вынул бумажник, заглянул внутрь. – Похоже, что нет.
– Не получили. С вами расплатится Келли, в конторе.
– Полный расчет?
– Да. Все пятьдесят тысяч кредитов.
Дженнингс улыбнулся. Вот ерунда вроде бы, просто названа вслух заранее известная сумма, а все равно как-то теплее на сердце. Может, не так все и плохо. Ну, примерно, как если бы тебе заплатили за то, что ты поспишь. Вот только сон этот продолжался целых два года. Он стал на два года старше, жить ему осталось на два года меньше. Вроде как продал часть самого себя, часть своей жизни, а жизнь в наше время – штука дорогая. Да ладно, сейчас-то чего терзаться? Раньше надо было думать.
