ПРЕДИСЛОВИЕ
Несчастье сваливается на
голову тогда, когда меньше всего ожидаешь подвоха от судьбы. Удар под дых.
Сердце останавливается. Дыхание замирает. Кажется, будто планета перестает вращаться.
Кто-то всемогущий ставит жизнь, саму Вселенную на паузу.
Мгновение…
Никогда бы не подумала,
что оно может длиться вечность.
Никогда бы не
представила, что наступит день, час, когда я узнаю о вечности, затаившемся в
одном мгновении.
Мама твердила, что
любовь — это болезнь. Чуть ли не грехом считала это чувство, хотя сама когда-то
была «больна» моим отцом. Он предал ее и бросил нас, не удивительно, что она
разочаровалась в мужском роде, и с ранних лет мне беспрестанно твердила, что я
непременно прочувствую подобное на себе.
Мама не верила в Архипа,
моего мужа. Фыркала моему счастью в лицо, приговаривая: «Обманет, бросит,
уйдет…». Здравый ум чудом не покинул меня после стольких ее попыток «вразумить»,
и я оставалась верна своему выбору.
— Попомни мои слова, дочка. Они все
одинаковы, — сказала она с печалью и сочувствием, после чего я захлопнула
перед ее носом дверь своего нового дома. Нашего с Архипом дома.
Я прекратила общение с
матерью. «Переболела» своей привязанностью к ней. Научилась жизни без маминого
слова, совета, присутствия, и растворилась в жизни с любимым мужчиной.
Поглощенная созданием и укреплением собственной семьи, и вовсе утратила связь с
мамой. Без ее токсичности дышалось легче, но тяжесть на груди никуда не
исчезала. Чувство вины неистребимым грузом я тащила из года в год на своих
плечах, сотни и тысячи раз ловя себя на мысли, что нам необходимо помириться.
Однако гордость мешала сделать первый шаг.
Как она могла быть
против Архипа? Против нас? Когда мы так сильно друг друга полюбили! Я злилась.
Я обижалась. Во время беременности Толенькой все же позвонила маме, предложила
мир. А она, узнав, что у нас с Архипом родится мальчик, сказала, что ничем не
может помочь, ведь он «женское проклятие».
Я поклялась себе, что не
буду такой матерью. Я буду справедливой, честной, понимающей. Я буду
прислушиваться к своему ребенку, я буду для него поддержкой и опорой.
Я не сильно горевала,
когда мама умерла. После месяцев затишья в глубине души я ее давно простила, но
цеплялась за старые обиды, боясь подпустить боль утраты слишком близко к
сердцу. Боялась утонуть, потеряться в скорби и начать самоедство за то, что не наступила
на горло собственному эго, пока еще была возможность наладить мосты. Другой
частью себя оправдывалась за бездействие, ведь такие люди, как моя мать, не
меняются. Непримиримы до последнего удара сердца.
