Дождь лил так, словно этому миру пришел конец. Тяжелые тучи скрыли луну и звезды. По улице, погруженной во тьму, к двери каменного дома брел человек в капюшоне, борясь с яростными порывами ветра. Человек шагал вперед, сквозь беснующуюся тьму, придерживая верх капюшона, чтобы ветер не сорвал его. Он явно хотел остаться неузнанным. Крыша дома, к которому он направлялся, была разрушена. В воздухе кружилась солома. Ветер дул такой силы, что, когда человек достиг дома и поднял засов, дверь резко провалилась внутрь и с грохотом хлопнула о камни. Внутри было черным-черно. Никаких свечей, никаких ламп, и даже в окна в эту штормовую ночь не проникало ни малейшего света. Где-то в глубине тьмы капала вода.
Человек немного помедлил, прежде чем зайти, и огляделся. Затем, шаря руками в темноте, вошел и с усилием захлопнул за собой входную дверь. Ветер прекратил свой рев, сменившись воем, словно обидевшись на то, что его не впустили внутрь. Оказавшись в кромешной тьме, человек снял капюшон.
В темноте послышались шаги.
Человек стоял не шевелясь и наблюдал, как мрак постепенно размывался светом. В центре растущего яркого пятна широко шагал высокий темноволосый мужчина. Свеча в оловянном подсвечнике освещала тонкие черты лица и слегка тронутые сединой виски. Мужчина напряженно щурился, всматриваясь во тьму. Внезапно он остановился, приметив человека у двери, и потянулся к длинному кинжалу на поясе.
– Кто здесь?
Человек шагнул вперед и, освещенный свечой, обернулся женщиной с собранными на затылке золотыми волосами, блестящими от дождя. Женщина улыбнулась, мужчина открыл рот от удивления. Он молча разглядывал ее несколько мгновений.
– Ты бродила по улицам одна? – наконец спросил он.
– В такую погоду там никого нет, – ответила женщина.
Мужчина сделал пару шагов вперед, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Наряд женщины, несмотря на то что потемнел от дождя, был очень изыскан и, без сомнения, мог принадлежать только высокородной даме. Но на этом сходство с прочими благородными дамами заканчивалось. Она была ничуть не похожа на них – бледных, хрупких, утонченных, накрашенных и украшенных. В скулах, в глазах, в непринужденной позе угадывалась иная красота – особая, но и более суровая. Она не носила ни золота, ни серебра, и кожа ее была отнюдь не молочно-белой, как у других, а смуглой и немного загрубевшей от солнца.
