I
Яркий сентябрьский день обливал веселым светом площадку, где скошенная пирамида часовни стоит на перекрестке от Моховой к Охотному ряду.
В воздухе разлит запах ядреных яблоков. Он шел от Охотного. И глазом можно схватить ряд столов с горками фруктов, крымских груш, антоновки, виноградных кистей, арбузов, лимонов, кровяно-красных помидоров.
Оттуда же доносится гул торга у столов, на тротуаре с влажными, покосившимися плитами.
Треск дрожек, вверх и вниз по Тверской, по Охотному, и в сторону Моховой, ни на минуту не смолкает.
По тротуару от университетских зданий – взад и вперед – то и дело мелькают синие околыши фуражек. Это движение молодежи увеличивается каждый час, немного раньше и тотчас после перемены в аудиториях Нового университета.
На кремлевской башне пробило половину двенадцатого.
По тому же тротуару, от ректорского дома к церкви, выкрашенной в красно-бурую краску, шел студент, с поношенным пальто внакидку, рослый, худой брюнет, в бороде; на вид сильно за двадцать. На крупном носе неловко сидели очки. Волосы он запустил довольно длинные. Цвет околыша фуражки и воротника показывал, что он донашивает свое платье. И сюртук и пальто были под стать цвету голубого сукна.
Он шел медленно, оглядывал улицу, смотрел и вдаль, на Охотный, – и его продолговатое, загорелое, умное лицо улыбалось и серыми большими глазами, и таким же большим, свежим ртом.
Чувствовалось, что он идет не с лекции, что у него нет никакой "спешки".
Все его лицо говорило как будто о том – как ему приятно очутиться опять в Москве, на Моховой, в том студенческом царстве, которое придает этой части города такой особенный характер.
Ему попадались студентики-новички. И он, улыбаясь, смотрел на их форму с иголочки и ярко блестевшие на солнце козырьки и позолоченные пуговицы. Их безусые и безбородые юные лица со свежими щеками, особенной ясностью глаз и немного забавной серьезностью всей повадки – тешили и трогали его.
И он был таким же пять лет назад.
Его подмывало остановить такого юнца и заговорить с ним так, ни с того ни с сего, узнать, откуда он, на какой факультет поступил и где устроился квартирой.
Он мысленно давал им отметки:
"Этот – из провинции, а тот вон – здешний гимназист, а вот этот наверно – хват лицеист".
Он слышал обрывки разговоров:
– Завтра Римское в десять!
