На рассвете, 1 января 1949 года, когда красная полоска
поднимающегося из-за горизонта солнца окрасила оранжево-алыми
всполохами низколетящие облачка над видимым даже отсюда Эльбрусом,
началась высадка немецких дивизий на Черноморском
Кавказе.
Дивизии СС «Эдельвейс», «Рододендрон», «Ирбис» заполнили собой
целую долину у отрогов гор. Гигантские блестящие дисколёты с
чёрными крестами на корпусах беззвучно зависая над поверхностью
извергали из своих внутренностей бесконечные роты и батальоны
нацистов. Делали они это с особой немецкой аккуратностью и
педантичностью. Вооружённая до зубов пехота (краса и гордость
Третьего рейха щеголяли StG 46М с телескопическими прикладами,
новенькими Mauser Gewehrs 41 со съёмными четырнадцатизарядными
магазинами и даже MG 44), в зимнем, удобном обмундировании: тёплых
шлемах, и защитных масках, ощетинившиеся крупнокалиберными
пулемётами и мелкокалиберными пушками робоходы, разбрасывающие при
движении снег ногами-ходулями, снежные мотобеги на магнитной
подушке и приземистые БМП «Мамонты» выстраивались ровными рядами
из-за чего с высоты птичьего полёта квадратная долина сильно
напоминала шахматную доску.
И конечно в прозрачном горном воздухе играла одна из наиболее
известных маршевых песен германской армии:
Auf der Heide blüht ein kleines Blümelein,
Und das heißt Erika.
Heiß von hunderttausend kleinen Bienelein
Wird umschwärmt Erika.
Denn ihr Herz ist voller Süßigkeit,
Zarter Duft entströmt dem Blütenkleid.
Auf der Heide blüht ein kleines Blümelein,
Und das heißt Erika.
Нацистам нечего было бояться и опасаться. Далеко позади остался
провальный для них сорок пятый и тяжёлый сорок седьмой год, и
победа Великой Германии под руководством Германа Геринга (занявшего
пост фюрера после удачного покушения на Гитлера в сорок четвёртом,
того самого когда тяжёлая крышка стола раздавила Адольфа как
таракана) была не за горами. Ровными рядами «ледяные дивизии»
сметут красных и займут весь Кавказ.
По крайней мере так они думали…
В этот момент генерал Чегыдынцев – командующий 45-й армии в
мощную оптику, издалека, разглядывал немецкие шевроны с какими-то
цветами, скалящимися хищниками и черепами на куртках-альпийках
солдат и офицеров, морщась словно от зубной боли. Наконец терпение
его (которое справедливости ради стоит сказать не было его главной
добродетелью) подошло к концу: