Оборотный город

– Иловайский!

Не встану… не хочу… ещё с полчасика…

– Иловайски-ий!!

Господи, чего ж так орать-то ни свет ни заря… Вчера я лёг поздно, зачитался новым французским романом о жизни игривой, но прекрасной крошки Розалинды из монастыря Сен-Мишель Жервэ де Блю-Блю. Должно же у дяди быть хоть какое-то сострадание?

– Иловай-ски-ий…кх…ох… От леший, опять горло сорвал… Прошка! А ну всыпь энтому негоднику пять плетей от моего имени и волочи сюда за химок, как кутёнка!

Ну вот, пошли непрозрачные намёки, склонение посторонних лиц к физическому рукоприкладству, угрозы поркой… На последнем моего дядюшку просто клинит, к врачу его сводить, что ли, или самому втихую подлечить касторкой? А-а, вставать всё равно придётся…

– Ваше благородие, – дружелюбно прогудел у меня над ухом тяжёлый бас моего денщика, – поднимайтеся ужо, а то их превосходительство гневается.

– Эх, Прохор, знал бы ты, где я в такое время вижу моего драгоценного дядюшку…

– Знаю, ваше благородие. У мерина под хвостом да всего целиком, с сапогами и шпорами да с кусачим норовом! – ухмыльнулся старый казак, подавая мне полотенце.

Я скатился с широкой лавки в сенях, шагнул к рукомойнику, в осколке зеркала отразилась помятая физиономия молодого человека с заспанным лицом, всклокоченным чубом и тонкими усами. Боже мой, и это я?!

Под глазами круги, морда красная, как с перепою, но я ведь и не пил вчера, только читал! Или читал вприхлёбку? Нет, вряд ли… Конечно, в отличие от большинства станичников я могу время от времени позволить себе стакан сухого красного, а здесь в селе только самогонка, мне один раз нюхнуть – и в хлам! Не кантовать, не шевелить, не будить и не взывать к совести – если встану на ноги, могу быть агрессивным и ничего наутро не помнящим…

Да, кстати, позвольте представиться, хорунжий Илья Иловайский, двоюродный племянник самого генерала Иловайского 12-го, прошедшего уйму войн, украшенного шрамами, увешанного всеми мыслимыми наградами, добрейшей души человека, неизвестно за что получившего в наказание – меня!

А я, как вы наверняка уже поняли, воплощённый позор семьи…

– Вот ить всем ты хорош, Иловайский, – частенько говаривал мне дядюшка, вечно величая меня по фамилии. – И красив, и силён, и храбростью не обижен, да токма одна беда – воевать не любишь! Нет в тебе честолюбию воинского, всё с книжками носишься, всё витаешь гдей-то в эмпиреях. Ох, лышенько, маета ж ты моя нервотрёпистая…