Эй, люди… Эй… Блядь. Ненавижу вас, ублюдки, слышите. Сюда, ко мне, сволочи, ко мне я сказал. Да и плевать, похуй на все. Крик разносился над остановкой, пугая птиц и ночные фонари. Бутылка водки стояла на асфальте. Красными и блестящими глазами осень переходила в зиму. Они думают, мне не прожить без них. Глупые твари. Где она, черт ее дери. Обхватив ладонью холодное стекло, он залил очередной глоток в горло. Мрррх. Мерзость. Сигарет нет. Блядь. Ничего нет. Есть я. Рваная псина, которую выкинули на улицу. Снаружи просто открытая рана, в которую льют спирт, а ты лишь пытаешься поджечь его, чтобы вся эта чертова грязь не заразила тебя и не заставила сдохнуть в мучениях. Это лекарство, а ты тот солдат, что затягивает рваный кусок ткани на обрубке, который недавно был творением высших сил и назывался человек. Воробей, сраный ты кусок. Птица села на другой край лавки. Кой хера тебе надо, кыш, вали отсюда. Хотя нет, постой, посиди со мной. С тобой также, да? Все с тобой так, да пошел, вали. Два глотка, два хороших глотка обжигающей водки были как один. Пошел, вали. А почему? Вот также и я. Сам не знаю. Просто не хочется. Не так. Тогда тоже паршиво и холодно было, но с надеждой. Тогда тоже страшно и непонятно, но с верой. Ты понимаешь, как нужно верить, а? Ну канеш, понимаешь иначе издох бы от своей жизни. Воробей прыгал по лавке. У меня чет, ща, ааа, вот, держи. Остатки булки, для кого остатки, а для кого званый ужин, а? Я знаю, если бы ты мог улыбаться, хотя растянуть по роже мерзкую улыбку, это не улыбнуться. Глаза закрылись и на момент в голове зазвучал прежний смех, звонкий и честный. Слезы шли из закрытых глаз, а в горле собралась слюна и приходилось сглатывать, но он улыбался. Эта сжатая до бешеной гримасы улыбка застыла на его лице. Аррррр. Крик разошелся по улице, воробей взмыл в небо и исчез. Глаза смотрели прямо, руки сжимали бутылку покрасневшими от холода пальцами. И куда теперь, ты слышишь меня? Тебе мало, мало всего это? На смотри, я сам это сделал. Ты прокатился по мне, я больше не гордый. Он упал на колени и застонал, делай со мной что хочешь. Больше ничего мне не нужно. На хер, ты понял, на хер иди. Он встал и шатаясь, уперся в стеклянную стену остановки. Как вдруг ему стало легко, легко как маленькому ребенку, который проснувшись увидел лицо мамы. Он вытер рукавом слезы и огляделся, уже светало. На лавке лежал остаток булки, от которой повсюду были разбросаны крошки.
