- Ты все равно сдохнешь, - сказал мне старый друг, - а так хоть
с пользой. Я не уговариваю. Ты, Саня, всегда отличался трезвым
взглядом. Так что думай.
Эта фраза пристала ко мне.Втакт шагам вместе с бряканьем «комбайна» для сбора клюквы
бьют слова: «Думай, думай, думай». Образ непонятного друга
мелькает, как размытое пятно. Далекие коряги вдруг оживают.
Заставляю себя не вглядываться в вывороченные корни и ветки.
Становится легче, если отвлекаться на что-нибудь.
Отчим идет впереди. До болота еще два километра. Мерно чавкает
под ногами грязь лесной дороги. Я держу дистанцию три-четыре метра,
чтобы ветки не хлестали в лицо. Очень надеюсь, что свежий воздух
прочистит мозги, иначе бы не согласился пойти. А идти надо. Совесть
гонит на помощь семейному бюджету.
Я прикидываю в уме. Клюква стоит двадцать рублей за ведро прямо
у болота. В пластиковом ведре ее семь килограмм влезает. В деревне
уже пойдет по двадцать пять рублей. В городе тридцать. А зимой
пятьдесят.
Беда только, что сбор ее разрешен после определенного
числа. В конце августа газеты напечатают объявления.Заводы и конторывыделятавтобусы для служащих и рабочих. Частники на машинах,
колхозники на мотоциклах и пешком, все едут на болота. И начнется
варварское массовое гулянье. Не обдерут, так вытопчут. После
открытия сезона нам ходить бесполезно.Вычистятвсе до ягодки. Считают на стаканы.
Мы считаем на ведра. Отчим за выход выносит четыре ведра, я три,
мама два. Набрать можно и больше, но нести далеко и тяжело. Наши
тайные тропы идут в обход милицейских кордонов.
Клюкву удобно заготавливать. Она твердая и не мнется в рюкзаке.
Мы рассыпаем ее на чердаке, на фанерных листах, где она сохнет и
дозревает. Потом провеиваем пылесосом. Покупатели заранее
определены. Себе мало остается. Не только продаем.
Ягодой можно расплачиваться за услуги со своими людьми.
Дней десять, много две недели, отпущено времени, чтобы
ходить за ней.
Грибы - тоже валюта. Большая корзина лисичек уходит за тридцать
рублей. Мало. Но они обычно не червивые, их все знают.
Если не купят, то можно высушить. Подберезовики и
подосиновики уйдут за сорок-пятьдесят рублей. Все зависит от
наличия белых. Если их много, то корзину можно продать на
восемьдесят рублей.
А если урожайный год и две корзины в день? Бывало и три. При
зарплате рабочего на заводе сто пятьдесят рублей. В месяц. Казалось
бы, после такого сезона, когда на руках тысячи три и все долги
закрыты, чего не жить? Но мои папа Коля с мамой совсем не умеют
обращаться с деньгами. К ноябрю все заканчивается. К январю
заканчиваются запасы клюквы и заготовок, щедро раздаваемых и
уносимых папой Колей на «тренировки», после которых он блюет
полночи. И набираются новые долги.
