– Ай, чтоб тебя, – ругаюсь сквозь зубы, зацепившись тканью за
колючку. – Конечно, я порвала платье! Последнее из незаштопанных!
Снова придется браться за иголку и нитку в башне, как будто я люблю
это занятие!
Одним из условий моего добровольно–принудительного заточения
было обещание обеспечивать меня всем необходимым для жизни, в том
числе и одеждой. И по началу так оно и было.
Раз в две недели ко мне стабильно приезжал кто–нибудь из деревни
на телеге и привозил скромный запас продуктов, свежее платье,
теплую одежду по сезону и обязательно кусочек мыла. Мне нравились
эти дни. Часто в гонцы напрашивался Андрэ, мой друг детства, и мы с
ним весело проводили время, разговаривая до темна.
Потом гонцы стали являться реже, примерно раз в месяц. И Андрэ
среди них уже не было.
Лица приезжающих с каждым приездом становились все мрачнее и
угрюмее. На мои попытки разговорить их и узнать, в чем дело, люди
лишь отмахивались и упорно хранили молчание. Последний посланец из
деревни и вовсе оставил мне свою телегу, убежав с криком в лес.
Вернее оставила, ведь в этот единственный раз ко мне приезжала
женщина. Ни разу ее раньше не видела. Видимо, она прибыла в наши
земли уже после моего изгнания отцом в попытке наладить дела
рода.
По угрюмым лицам посланцев подозреваю, что дела у отца так и не
наладились. А нервная женщина, бросившая телегу вместе с пожитками
и отвязавшая лошадь, и вовсе кричала, что это я во всем виновата,
ведь вместо того, чтобы смиренно сидеть в башне и молчать, я упорно
выглядывала в окно и пыталась узнать новости из родных мест.
– Хм, знала бы она, что я еще и наружу выходила, месяце на
третьем своего одиночества успешно справившись с замком на башне, –
тихо говорю сама себе.
Спасибо Андрэ, это он помог. Надеюсь, он в порядке. Самой мне до
дома не дойти, слишком далеко. Лошадь–то ускакала. Может, они с той
женщиной нашли друг друга позже.
Да и не могу я вернуться. Я должна в смирении вымаливать
прощение для рода, своей «добровольной» жертвой излечивать нас всех
от проклятия. И если они вдруг не излечились, а я вернусь, то меня
казнят.
Вот и остается бродить по лесу в поисках пропитания и
разговаривать сама с собой. Места здесь глухие, граница с
Верглавой, ни один путник сюда добровольно не сунется.
Правда, к счастью, и разбойников нет. По той же самой причине.
Одна я в разваливающейся башне.
