1937
Поутру Люба как обычно справила нужду по большому. А потому, как
туалетная бумага в её родной стране, клятом Совке, ещё не получила
такого большого распространения, подтираться пришлось как раз
нарезанными для этого дела газетами.
Но она даже не обратила внимания на то, что на куске бумаги,
который она выбрала была фотография Иосифа Виссарионовича.
Девушке некогда было рассматривать бумагу, поэтому она
безжалостно скомкала кусок бумаги и пустила в дело на протирание
грешной дыры. Посрамлённая бумага полетела в мусорное ведро.
Переполненное ведро Люба понесла к мусорному баку, опорожнила и
пошла дальше на работу, стучать на машинке доносы.
Но хорошему настроению девушки не суждено было длиться
вечно.
Спустя какое-то время возле бака появился зловещий человек в
фуражке с голубой тульей — комиссар Василий Расстрелов. От одного
его грозного вида у всех начиналось непроизвольное мочеиспускание.
И вот, зловещий нквдешник полез в мусорный бак, чтобы убедиться,
что никто из граждан не опорочил фотографию вождя.
Прошло несколько часов. Василий всё-таки нашёл запятнанную
скомканную бумагу, от которой тянуло фекалиями. Его лицо
искривилось в жуткой гримасе, а глаза налились кровью.
— КТО, БЛЯТЬ, ПОСМЕЛ?! — вырвалось у него чуть ли не на всю
улицу.
Обосранный клочок он взял с собой, чтоб провести
судмедэкспертизу и выйти на след врага народа.
Ровно в четыре часа утра во двор дома заехал чёрный воронок.
Люба в это время не спала, писала доносы на соседей. Сразу услышав
шум мотора, она поняла — за кем-то приехали. И очень надеялась что
не за ней. В конце-концов доносы писала не она одна в этом
доме.
Но как только ей в дверь постучали, душа ушла в пятки. За
звонком последовали агрессивные крики и удары в дверь. Пришлось
идти открывать. Как она и боялась — комиссар НКВД за её
дверями.
— ОТКРЫВАЙТЕ СЕЙЧАС ЖЕ ИЛИ БУДУ СТРЕЛЯТЬ! — раздался голос.
Дрожа коленями, Любовь открыла дверь. Порог переступил молодой
человек. От одного его вида уже можно было потерять сознание. Но
Люба выстояла и даже не обмочилась со страха.
— Вы гражданка Стукачёва? — внезапно сдержанным тоном спросил
Расстрелов.
— Да… — неуверенно ответила она.
— Вы обвиняетесь в государственной измене и кощунстве! За это
вам полагается двадцать семь лет расстрелов!
Василий запер за собой дверь и стал надвигаться на девушку. И
тот факт, что она ещё не обделалась, крайне удивлял его. У Любы тем
временем выделялась телесная жидкость между ног, но это была отнюдь
не моча. Властный взгляд Расстрелова сверху вниз, обтягивающая
сильное тело зелёная гимнастёрка, блестящие чёрные сапоги заставили
её течь.
