В предместьях Чикаго есть городок Вернон-Хиллз, где я жила и работала когда-то. Через несколько лет я снова оказалась на среднем западе штатов и, продвигаясь по центральному шоссе, свернула на Милуоки авеню. Вот и знакомый мне Сенчури-парк, где так же бродят канадские гуси и пачкают газонные лужайки, так же, лопаясь, падают каштаны под ноги прохожих. Посреди парка довольно большое озеро. Огибая зеленые холмы, оно опоясывает их, причудливо бегут, обгоняя озеро, пешеходные дорожки…
Вдоль одной из них чернела металлическая резная скамейка. Я присела передохнуть и увидела на спинке медную пластинку с надписью: «В память о моей единственной любимой дочери Кристл Йоно.» (В США каждый может таким образом увековечить дорогое имя, заплатив определенную сумму в городскую мэрию).
Я знала одну маленькую Кристл Йоно.
…Прежде чем новая секретарша появилась в нашем офисе, все уже знали о ней. Говорили, что она работала где-то в дочерней компании, что она очень аккуратна, исполнительна, а в общем-то зануда…
В одно утро в дверь втиснулись маленькая двухступенчатая скамейка и большой пакет с торчащими из него папками, из-за которых, наконец, появилась она – огромная черная голова на коротеньких кривых ножках. Чуть позднее я узнала, что она старшая и единственная дочь в многодетной халдейской семье среднего достатка, закончила частный колледж, достаточно умна, но при этом имеет рост и душу шестилетнего ребенка.
С появлением Кристл весь наш офис, вернее его канцелярская часть, опустилась на несколько полок ниже. И все-таки девушке приходилось вставать на свою скамеечку, чтобы дотянуться до нужных ей бумаг. Исполняя обязанности секретаря и агента, мы работали с ней в одном помещении. Наши рабочие столики с компьютерами разделяла стойка…
Когда она утром подъезжала на своем серебристом «Ягуаре», видна была лишь ее черная макушка. Потом неловко, переваливаясь, она входила в офис, и ее полуребячий голосок и неестественно короткие ручки начинали свою работу: печатали, звонили, скрепляли файлы. Она была неутомима в работе.
Мы подружились и часто беседовали:
– Кристл, кто такие халдеи? – спрашиваю я, отхлебывая кофе.
– Это иракские католики, потомки древних вавилонян, – слышится гордый голосок из-за стойки слева.
Кристл в той поре, когда молодость ее в ежедневной схватке с природным уродством; ее кривенько вставленные ножки-обрубки в элегантных светлых капри не знают покоя, ее огромная голова причесывается каждое утро по-разному, пытаясь скрыть свои размеры, а небольшие черные глаза блестят счастьем жить.
