Поповичи. Дети священников о себе

Из комы я вышла на Пасху. Я это знаю точно – в палату реанимации заглянула Инна: подругу пускали, поскольку она работала в той же больнице. Улыбаясь, она взяла меня за руку и, поглаживая сухими пальцами, принялась тихонько ворковать: «Машунька, Пасха сегодня. Христово Воскресение. Люди несут в церковь яички и куличи, освящают их, христосуются. Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!» – просипела я почти отчетливо, страшно удивляясь издаваемому мной шипению. Не подозревая, что я откуда-то вернулась. Не зная еще, что скоро перестану говорить совсем.

Я вышла из комы, чего не сделали очень многие. Да и на меня врачи по сей день странно посматривают. Изучая историю болезни, удивленно прищелкивают языком – не должна бы. По очевидным приметам, параметрам и признакам не должна. Но раз уж осмелилась, доживу до ста лет… Но писать о том, что случилось тогда, пока не буду, не пришло время. Зато могу рассказать историю одной поповны. Меня. Это далось непросто. Поскольку я не хотела, чтобы кто-то составил мнение о поповичах на основании лишь моей биографии, я вплела в свой рассказ истории нескольких моих знакомых и друзей. Почему именно этих людей? Все просто. Они тоже дети священников. Тоже поповичи. Какой интерес говорить только о себе? Пусть нас будет много.

После Ломоносовского проспекта наша семья поселилась в 1-м Басманном переулке на втором с половиной этаже, поскольку квартиры в нашем доме были устроены в каждом пролете. Всегда полутемный, грязновато-бурый коридор вился между дверьми в комнаты, ненадолго замирал возле черного телефона с тяжеленной трубкой, висевшего высоко на стене, проносился на скорости мимо распластавшегося налево рукава кухни и заканчивался тупиком. В обе стороны от тупика тоже были двери. Налево жила одинокая, вечно недовольная всем дама, резкого голоса которой я страшно боялась. Та, что направо, вела к нам. Соседских семей по тем временам было не так много (всего пять), но и сама квартира невелика, поэтому нам достались комната да небольшой закуток перед ней. В похожем пространстве, судя по эссе «Полторы комнаты», жила семья Иосифа Бродского в Ленинграде. Впрочем, после того, как мама приладила к закутку недостающую стену из тяжелой, выношенной портьеры, он превратился в папин кабинет, полный самых замечательных вещей на свете.