Горкомовский уазик скакал на ухабах, полностью оправдывая свое
козлиное прозвище. Водитель вцепился в руль длинными лапами,
кренясь в стороны вместе с ним на поворотах, как парусники
Айвазовского. В кабине пахло пылью и горелой изоляцией, под полом
скрежетали, угрожая лопнуть прямо сейчас, рессоры. Самое подходящее
средство транспортировки ценного специалиста.
Специалистом, как вы наверняка уже догадались, был я.
— А Космос Иванович что, до утра не мог потерпеть, да? Ночь,
блин, на дворе! — прокричал я водителю сквозь всю эту
доброжелательную, непринужденную атмосферу. Я не то чтобы
нарывался, просто старался вызвать сильные эмоции. Когда у человека
эмоции через край, он может сболтнуть что-нибудь по-настоящему
ценноме, это азбука.
Но на этом парне азбука не сработала: он только хрюкнул что-то
неразборчиво, даже ноги с руля не свесил. Может, им хирургически
удаляют какие-то нервные центры, которые за нормальные человеческие
реакции отвечают, хрен его знает.
Тогда я хрюкнул ему в ответ — типа поддержать разговор — и
уставился в окно, забранное мелкой сеточкой. Небось Космос Иваныч
наш дорогой попросил машинку у смежной организации, в которой она
по хорошим дням возит всяких бухариков и наркош. А теперь вот и до
меня дошла очередь.
Но капсул из-под китайского «синтапона» под ногами не валялось,
и блевотина тоже не плавала — прибрались, наверное. С другой
стороны, вечер вторника — не самое ходовое время, может, машинка с
утра чистая стояла, без клиентов.
Мы уже давно выехали с поселка, и сейчас за окном все больше
мелькали пустые темные улицы, умытые дождем — ночная смена уже
завалилась на заводы, а вторая давно и уверенно заливалась
говнистой «Роганью» на продавленных диванах. Вокруг было призрачно,
сумрачно и почти тихо — разноцветные огни магазинов и забегаловок
переливались в тишине, на деревьях в черном и пустом парке стаями
сидели молчаливые птицы.
На коробках новостроек вдоль проспекта ширились квадратные
мерцающие буквы самой главной рекламы, которая не заканчивалась
никогда и нигде.
СССР.
На дворе тысяча девятьсот девяносто восьмой, Союз стоит
нерушимо, вдохновленный ядерной мощью звезды КЭЦ, биологическими
чудесами Фастовского артефакта и непреклонного энтузиазма
трудящихся. Но реклама с пятидесятых, считай, осталась такой же —
«Слава Сверхразуму!» и «Да здравствует трудовой народ». Только
света гораздо больше, потому что с некоторых пор экономить
электроэнергию стало незачем.
