varvaraelek@yandex.ru
1 глава.
Сегодня юбилей моего дневника. Ну почему именно сегодня? Уже поздний вечер, и хочется спать, а не заниматься переписью жалких дней своего существования… Ну да ладно, ведь сама знаю, как бы ни были всемогущи современные технологии, планшет не внесет нужные записи без моего участия.
Прощайте, толстенные блокноты, приветствую тебя, о новенький планшет! Вести дневник таким образом – не заметно для окружающих.
Впрочем, особенно скрываться мне и не от кого. Я живу с самой тактичной соседкой Олесей. Она знает, что я веду дневник, и относится к этому так же, как если бы я гоняла на компьютерных машинках или вязала крючком все вечера напролет. За это я ее и обожаю. Никаких лишних вопросов. Только то, что я сама хочу рассказать. Так уж случилось, что рассказывать самое важное у меня получается только самой себе через бумажного, ну а теперь цифрового посредника…
Все-таки проводить вечера за планшетом гораздо дозволительнее и логичнее, чем с ручкой и блокнотом. Это Пушкин мог смело восседать часами за подобным занятием, ведь окружающие уже тогда не сомневались в плодотворности его письма. А вот мне, молодой одинокой девушке, в век компьютеров и телефонов сидеть, исписывая сомнительным содержанием бумажные листы, на которых не появится ни один лайк или коммент, как минимум нецелесообразно. Наверное, это поняла даже моя не очень современная мама, подарив мне сие, уже давно доступное чудо техники. И уж наверняка при покупке она не допустила ни единой мысли, что ее дочь более чем через четыре месяца вскроет упаковку и то только для того, чтобы констатировать скучнейшие события и без малейших планов выложить их в социальную сеть…
Теперь все можно стереть. Безвозвратно. Не то, что на бумаге. Перечеркнутое слово, неловко отразившее мысль, слеза или капля вина всегда будут оставаться в грузных потертых блокнотищах… Бумага держит подчас не хуже нашей собственной памяти, впитывая то, что соприкасается с ней.
Текст на экране равнодушен, и не понятно, в каком состоянии его писали. Почерк же способен отразить чувства – волнение, спокойствие и даже грусть…
В конце концов, мои рукописи не поставят в музее под стекло. Если только это не будет музей редчайших диагнозов за всю историю человечества. В таком случае им придется довольствоваться моими первыми шестью томами записей.
