***
Первые числа сентября. Время – немногим после полудня. В воздухе уже чувствуется дыхание осени, и первые желтые листья уже стремятся прильнуть к земле иссохшими телами. Яркое солнце, какое бывает только в это время года, дарит свои последние теплые лучи.
У свежей могилы, заваленной венками так, что из-под них едва видна верхушка деревянного креста, склонив головы, стоит множество людей. Сразу бросается в глаза, что большая часть из них почти дети. Шестнадцать – семнадцать лет, не старше. Это и не удивительно, ведь под всеми этими венками и почти двумя метрами кладбищенской земли лежит в обитом бордовой тканью гробу их одноклассник, вместе с которым они в этом учебном году пришли в выпускной класс.
Здесь же учителя, соседи и родственники. Здесь молчаливый и постаревший сразу на несколько лет отец, который только механически кивает головой, слушая прощальные речи присутствующих. Матери нет. Ее, накачанную транквилизаторами, оставили дома под присмотром сестры. Пройдет еще немало времени, прежде чем она вновь осознает, что произошло.
В каждом взгляде, на каждом лице читается недоумение или боль. Но какими бы искренними и сильными эти чувства не были, они уже не могли вернуть умершего к жизни. Умерших вообще мало что способно вернуть.
За похоронами наблюдали. Наблюдали скрытно, но оттого не менее внимательно. Из темневшей у самой земли щели, бывшей когда-то окном в подвале старой полуразрушенной церкви, наружу глядели два желтых, словно подсвеченных изнутри, немигающих глаза. Если бы кто-нибудь заметил эти глаза, то, скорее всего, затруднился бы сказать, кому они принадлежат. Обладатель этих глаз уже и сам забыл, как он на самом деле выглядит, ведь единственным, что он видел в последнее время, были какие-то сумбурные сны, обрывки которых сейчас беспорядочно роились в его памяти. Он, конечно, мог разглядеть себя даже в окружающей его темноте – зрение вполне ему это позволяло – но собственный вид волновал его сейчас меньше всего.
Гораздо больше затаившегося во мраке церковного подвала наблюдателя интересовали изменения, которые произошли с одеждой людей. В последний раз, насколько он мог вспомнить, вся она была сплошь серой, коричневой и темно-синей. Унылую гамму немного разбавляли цветные женские платья да мужские галстуки. Разнообразием покроя, кстати, все эти вещи тоже особо не отличались. Сейчас же одежда стоящих у могилы людей, даже, несмотря на траур, радовала глаз буйством красок и фасонов. Некто в подвале улыбнулся и медленно прикрыл глаза. Со стороны это выглядело так, как будто постепенно гаснут две неярких желтых лампочки. Да, именно так это, скорее всего, и было. Глаза не закрылись, а именно медленно погасли, перестав быть видимыми в черноте узкого подвального окошка.
