Где-то в пещерах восточной части
Арригского хребта
год 1219 от Пришествия Света
Истинного, время между Йолем и Имболком
Не люблю готовить. Раньше кухней в
нашем убежище занимался Ури. Наверное, он смотрел на это как на
раздел алхимии. Супы, жаркое, соусы… Бывшему послушнику,
воспитанному при монастырской кухне, возиться с котелками было
откровенно в радость. У него все, что нужно, кипело, скворчало,
одуряюще пахло и сверкало начищенными боками. Вернувшись из
Колыбели, я пару недель вообще не подходил к кухонному очагу,
обходясь холодным мясом, сыром и хлебом. Да еще вином… Потом вымел
осколки от бутылок и убрал подальше гору потускневшей пыльной
посуды, оставив один котелок: в подземелье не очень-то посидишь без
горячего. Сейчас его собратья медленно выползают по одному на
свет.
Бульон, сначала легкий, прозрачный,
чуть заметно золотящийся, затем наваристый, густой. Молоко с сырыми
яйцами. Мелко рубленное вареное мясо. Тушеные овощи. Так и тянет
запустить очередным котелком в стену! Злюсь на ледяной горный
ветер, не дающий выйти наружу; на дымящий очаг; на проклятого
герцога, чтоб ему гореть в аду вечно; на Деррика, не сумевшего
вовремя умереть. А больше всего на себя.
Мальчишка поправляется мучительно
медленно. На следующий день после Йоля, когда рана, щедро залитая
зельем, уже закрылась, у Деррика началось легочное кровотечение.
Ярко-розовые пятна на щеках, сухое горячее дыхание… Зато кашель
такой, что мокрота летит сгустками пополам с кровью, и приходится
следить, чтобы мальчишка не задохнулся. Похоже, болен он был давно,
а мой ритуальный нож, пробив легкое, вскрыл гнойный нарыв, и
остается только гадать, к добру это или наоборот.
В комнате, где жил Ури, теперь, кроме
очага, постоянно горит жаровня с вересковыми ветками, наполняя
воздух душистым ясным теплом. Охапки можжевельника и горной сосны
устилают пол. Я бы еще полыни добавил, но от сухой толку немного, а
свежей уже не добыть. В очаге на кухне частенько греется котелок с
козьим жиром. Я размешиваю его в горячем молоке, которым пою
больного, а потом, соединив еще с дюжиной компонентов, тщательно
втираю в грудь. Меняю влажные от пота простыни, заставляю пить
травяные отвары, снова растираю… И все сильнее злюсь. Дело не в
крови и грязи — уж этим меня не напугать — раздражает, что надо
заниматься глупостями, отрывая время от экспериментов. Ну какая из
меня сиделка?! Было бы куда проще оказать мальчишке последнее
милосердие. Жил бы ты, Грель, сейчас спокойно! Сила мага вряд ли к
нему вернется. Ури, почти не обладающий ею, был прирожденным
алхимиком и целителем. Этот же — никчемен. Его смазливая мордашка,
ставшая от болезни восковой, не стоит мизинца того, кто жил здесь
раньше.
