Дождь зарядил от самой Перми. Сначала это был самый обыкновенный летний дождь, каких в Евиной жизни было немало. Но время летело, бросалось под колеса машины, послушно трансформируясь в километры, а дождевые капли барабанили по лобовому стеклу все неистовее и неистовее. Сперва только капли, затем живьем сдираемые с вековых сосен шишки и мелкие ветки. Пока еще мелкие…
Ненастье нельзя было назвать грозой – нигде не сверкало, не громыхало. Шум дождя заглушал льющийся из динамиков аудиосистемы рев. Ревел Влад Воронин, он же Ворон, солист и основатель «Фаренгейта», одной из популярнейших в стране рок-групп. Качественно, между прочим, ревел, с душой! Не верилось даже, что такое вообще возможно, чтобы обычный человек мог с одинаковой легкостью исполнить оперную арию в совершенно классической, академической даже манере и издавать вот такой звук. Рев, надо сказать, успокаивал Еву куда сильнее, чем скучная классика. Наверное, только поэтому эстет и аристократ Герман не предпринимал попыток бороться с подобным дурновкусием. Ну, или, возможно, потому, что с Вороном был знаком лично и считал его «человеком весьма достойным, несмотря на некоторую андеграундную придурь». Гера вообще являлся специалистом по придури, знал все ее оттенки и нюансы, иногда пытался с ней бороться, но чаще отпускал с миром. За что Ева была особенно ему благодарна.
Ее Гера тоже отпустил. Ох, как ему не хотелось! До такой степени, что он даже попытался прибегнуть к пошлому шантажу – прикинулся больным, едва ли не смертельно. Но и Ева была не лыком шита, в вопросах манипуляций и придури могла обставить любого, а уж тем более Геру, который в ней души не чаял.
В тот их разговор Гера не подал вида, что расстроен или взволнован. Он даже не дал понять, что в курсе Евиного решения. Вместо этого он внезапно занемог, причем так сильно, что Еве, мастерице придури и манипуляций, пришлось сорваться с насиженного места и лететь к нему в Москву – проверять, так ли плохи дела, как сообщил ей Славик, Герин референт.
В отличие от Евы и Германа Славик еще не овладел в совершенстве искусством вранья, в голосе его почудилось что-то такое… смущенное. Если бы речь шла не о Гере, а о ком-то другом, Ева не стала бы даже сомневаться, послала бы Славика куда подальше, не сорвалась бы с места, чтобы проверить. Чего стоил ей перелет в Москву, знала только она одна. Впрочем, Гера тоже знал, но визит этот не отменил. А раз не отменил – значит, и в самом деле что-то случилось…
