Николай стоял уже целый час, облокотившись на могильную ограду. Тишина и покой. Да, он всё же никогда не мог и подумать, что ему придётся пережить и увидеть столько зла и смерти. Мысль тягуче шевелилась в его голове. «Можно ли было поменять что-то? Изменить ход событий? Да, разве… Если только поменять нас самих. Ведь народ мы упёртый, раз начали ненавидеть – не остановишь, а тем более ежели зло затаили друг к другу. Такой уж у нас Крест или Горб, не знаю, как и сказать.
Прошло ещё минут двадцать, прежде чем Николай вспомнил для чего пришёл сегодня по второму разу. «Ну что сынки? Принёс я вам гостинцы… Мало вас хвалил при жизни, ещё меньше дарил… Всё думал: мужчины вы будите, нельзя расслаблять. А теперь… Горько мне, что не вернуть ничего, ни сделать, ни сказать. Уберечь вас не смог, родные мои, а как хочется вновь увидеть вас живыми, обнять, просто побыть рядом. Ах, коли бы знал. А я ведь ещё не стар, а сколько ещё безутешных зим?» Договорив, Николай затянулся махоркой, сплюнул, и стал разворачивать подарки. Выложил первый, второй, третий. Пальцы прилипли к не до конца высохшему лаку. Развернул полотна, ещё раз посмотрел качественно ли прошили и прокрасили. «Нельзя посрамиться, то память.» – подумал он. Взяв лопату, Николай весь задрожал – ему предстояло вновь рыть ту самую землю, что приняла, его плоть и кровь. «Ну, ты, не их же выкапывать.» -, проговорил он, будто его рот был полон камней. Лопате с трудом подавался мёрзлый грунт, но вскоре, три небольших по размеру и полметра глубиной, ямки были готовы: одна посередине первой могилы, другая посередине второй, третья ровно между ними. Закончив копку, Николай распрямился и посмотрел на яркое и холодное зимнее солнце. Ему вспомнилось, как он приходил сюда, на могилы предков, вместе с ними в такой же студёный день, только они были дети и живы. Бегали, смеялись, перекидывались снежками, несмотря на слова взрослых, что здесь не место для игр. «Эх, как же это было давно. А что теперь? Даже в землю одну легли, ненавидя друг друга.» Слёзы полились из немолодых уже глаз… Иногда ему казалось, что осталась в целом мире одна боль, смерть и бесконечная, густая как кровь, влага – из которой все приходим, в которую уходим, которой скорбим.
