Соленые ночи, соленые дни.
Тянутся к сердцу лучи маяка.
Сердце любимой – заветный причал.
Черная Пустошь манит моряка.
Стелется низко дым над волной,
Грохот сраженья зовет побеждать.
Призрак любимой парит над кормой –
Черная Пустошь умеет ждать.
А-хой майна, а-хой вира.
Нас окружает без счету бойцов,
Грань между жизнью и смертью тонка.
Меченый зверем сжимает кольцо -
Черная Пустошь, спаси моряка!
Клонит корабль, рвет паруса,
Крутит и хлещет, и режет волной.
Кровью и смертью смывается страх -
Черная Пустошь не будет вдовой.
А-хой майна, а-хой вира.
Звезды качнутся, глядя на бой.
В свете луны не дрогнет рука.
Это неважно в каком из миров
Черная Пустошь хранит моряка.
Соленые брызги пронзят небеса,
Волны укроют сияние луны.
Дно устремится навстречу глазам -
Черная Пустошь, теперь мы одни.
Небо полыхнуло белым. Раскат грома прокатился с такой силой, что меня дернуло.
Вжав голову в плечи, я опасливо подняла взгляд к затянутому тучами ночному небу. В этот момент на щеку упала холодная капля и прокатилась холодной дорожкой к шее. Я дернулась, откидывая рыжие локоны, но за каплей упала следующая, и через секунду тысячи струй обрушились на Аварон, Город забытых.
Хлопнув по коврику, на котором летела с вечерних гуляний, я приказала:
– Гони быстрее!
Коврик недовольно шевельнул левым краем, а я повторила:
– Да быстрее же! Вымокнешь, разобьемся оба.
Коврик ускорился, в ушах засвистел ветер, а лицо облепила водяная пленка. Наконец, рассекая потоки воды, мы влетели в окно башни и грохнулись пол.
Пару секунд приходила в себя, мысленно проверяя, все ли кости на месте, а когда подняла голову, передо мной застыла экономка с таким взглядом, что захотелось провалиться в подвал.
– Мисс Элизабет… – проговорила она холодно.
Мои очки, в которых люди выглядят эльфами, а лошади единорогами, соскользнули с носа. Я попыталась поправить, но они снова упали, на этот раз до подбородка, повиснув левой дужкой на ухе.
С брезгливостью и изумлением, словно ей подали жабу вместо ванильного пудинга, Бенара наблюдала, как я воюю с тетушкиным подарком, пытаясь не дать ему разбиться о пол. Губы экономки презрительно кривились, нос морщился, а глядя на ее тощую фигуру казалось, что хозяйка здесь она.
Когда я, наконец, поднялась, водрузив розовые очки на место, экономка резко вскинула подбородок. Изумруды в оттянутых мочках качнулись, а Бенара произнесла:
