Меня зовут Лиза, и мои глаза ничего не видят.
Лили, Лизонька, Лиза, а теперь уже Елизавета Павловна.
Когда я говорю «ничего», это значит действительно ни-че-го. Я абсолютно слепа. Вот уже сорок лет.
Раньше, когда я звалась Лили и ещё могла видеть, то закрывала глаза и представляла себе, каково это – быть слепой? На веки опускался кроваво-красный занавес, а я – смешно вспомнить – думала, что это и есть слепота. Я натыкалась на кровать и стены, путалась в нежданно возникших передо мной шторах и смеялась, смеялась…
Я мало что помню из того времени. Мне было всего три года, когда это случилось. Когда тьма стала надвигаться. Но кое-что помню.
Мир тогда был ярким, очень солнечным, даже зимой. Особенно зимой. Искры солнца, отскакивая от снега, били в глаза без промаха. Свет отражался в лужах под ногами и окон соседних домов. Помню цветы: синие, красные, белые, лиловые. И много-много зелёного.
***
Руки – моё сокровище. Что бы я без них делала?
Ими я вижу мир. Чтобы оставить нас, незрячих, в строю живых, роль глаз берут на себя другие чувства: слух, обоняние, осязание.
Так вот, я осязаю. Каждый предмет в нашей с мамой квартире был изучен моими любопытными пальцами вдоль и поперёк, каждый его сантиметр. Ворсистый ковёр на ощупь похож на травяное поле, плед на кровати – на мягкий сухой песок. Лампа горячая, стекло прохладное. Мама мягкая и тёплая.
Руками я строю мир заново, рисую карту в своей голове, чтобы никогда не ошибаться. Чтобы не выглядеть глупо, когда я натыкаюсь на предательские ножки стульев и болезненно-острые углы.
Мама ничего не сдвигала в нашей квартире целых двадцать два года.
Я знала, что дома меня никто не увидит, но глупо выглядеть не хотела. Особенно перед собой.
Мир за пределами квартиры изучать сложнее. Приходится напрягать все остальные чувства, даже те, о которых я раньше не подозревала. Руки и тут мне помогают: сжимают трость, и она становится продолжением меня, словно уродливая – наверное – тощая конечность.
С собакой было бы проще, но я всё понимаю: нас много, собак мало, на всех не хватает.
***
Когда всё начиналось, я ходила гулять только с мамой или бабушкой. Они в один голос пугали меня притаившимися повсюду опасностями. Они пугали – я боялась. Боялась всю жизнь и сейчас боюсь, но вида не показываю. Поднимаю голову, расправляю плечи и иду, постукивая уродливой – наверное – тростью по тротуару.
