В предгорьях Карпат на широко раскинувшихся просторах долин легко разгуляться ветру, через невысокие холмы несет он облака. Нахохлится туча и льет дождь неделями. Холмы набухнут, поля – болота, обувай сапоги и меси чернозем по дорогам. До леса только телегой и доедешь, машина встанет, забуксует, упрется колесом в рытвину, трактор зови.
Этим летом все изменилось. Солнце жгло поля, трава жухла и серела, воздух стал сухим и горьким. По дорогам пылили уазики, люди в военной форме разъезжали по селам. Некогда великая, непобедимая армия убирала линию ПРО. Шахты ракет, скрытые в недрах холмов, рассекречивались, ядерные боеголовки вывозились, сооружения взрывались. И с карты стиралось еще одно обозначение военного объекта.
Село Варваровка лежало меж двух холмов, опоясанное цепочкой растянувшихся озер. Никогда рыбак здесь не выводился. Приезжали из города с удочками и, сгорбившись, сидели по берегам ставов, вылавливая жирных налимов и лещей. В это лето берега опустели. Вода отступила, оставила за собой темный ил и мертвую рыбу. В темных зеленоватых лужах валялись дырявые ведра и тазы. Тропинка к лесу заросла бурьяном. А красная горка земли на опушке леса еще напоминала о высившейся мачте засекреченной ракеты.
В коридоре пахло ладаном и сгоревшими свечами. Баба Феня завязала кулек с конфетами и булочку в носовой платок.
– Все там будем, дочка, – вздохнула она, – тепереча ты тут хозяйка,
– Вера проводила засидевшуюся гостью до калитки и вернулась в дом. Георгий сидел на лавке. Коричневая свеча догорала перед портретом его матери, перевязанным черной лентой. Вера поправила выбившиеся из-под платка волосы и стала собирать тарелки со стола.
– Все там будем, – тихо проговорил Георгий.
Вера переставила гору тарелок.
– На все господа воля, – произнесла она и смела крошки со скатерти.
– Отчего ж сына не приехал? – она взяла пустой кувшин, – неужто телеграмма не дошла?
Отец подошел к окну.
– Я ему письмо напишу, – рассудила мать, – заказное, хоть раз бы наведался. Мы с тобой совсем одни остались.
– И я пару строк чиркну, – глядя на темнеющую улицу, проговорил Георгий.
Вера взгромоздила пирамиду посуды на поднос и понесла в кухню.
В кухне пахло борщом. Стол, шкаф были завалены грязными тарелками. Только на железной кровати, переставленной из комнаты свекрови в угол кухни, ничего не было. Вера поставила поднос на пол. На плите в казанке бурлила вода. За окном стало совсем темно. Хозяйка налила горячей воды в таз и принялась мыть тарелки. Сколько прошло времени, она не знала. Гора чистых тарелок росла на полу. Темные тени побежали по стенам, свет погас и снова зажегся. Блюдце выскочило из рук и плюхнулось в мыльную воду, обрызгав лицо. Вера очнулась и встряхнула головой. Вода остыла, печка уныло дышала затухающими углями. Хозяйка зевнула, бросила поленце к углям и брызнула керосином. Вспыхнувшее пламя разбудило её. Она отодвинула посуду, вытерла клеенку и разгладила лист на столе. Вот что свяжет теперь с сыном. Хоть какую-то весточку получить, три года не видела свое дитя, как уехал в город. Вера открыла шкафчик в столе и вытянула пачку поздравительных телеграмм. Внимательный, на каждый праздник счастья, здоровья желал, а что за этими словами? Как он там? Сама бы поехала, да как хозяйство бросишь и даль то какая. Ничего, выберется сын, приедет.
