1. Пролог.
Израненный, весь перепачканный в своей и чужой крови, мужчина с трудом перевернулся на спину. Шум прибрежных волн обрывал его последнюю надежду. Его загоняли, как зверя на охоте, травили, зная, что далеко он всё равно не убежит, если только на порог последнего приюта, за перевал, в земли мёртвых.
Горькая усмешка застыла на изорванных крючьями губах. Он прекрасно осознавал, что максимум через час, его вернут обратно в рабский загон. Работорговцы с проблемным товаром особо не церемонятся, особенно, с такими, как он. Потерявшими товарный вид.
Полная луна отражалась от водной глади, освещая все вокруг. Ночные облака казались черными пятнами на чернильно-синем бархате неба. В такие ночи, оборотни и эльфы играли свадьбы, надеясь получить благословение Луны для новых семей. А ведь где-то и для него должна быть половинка...
Нет, на этот раз, он уже видимо не выкарабкается. Какая ещё половинка? Что за бред лезет в его голову? Даже если она и есть, то посмотрит на изуродованное шрамами тело, узнает, где он провел последние годы и брезгливо отвернётся, как он сам отворачивался от тех, кто носил ошейник бордельного раба.
Тихий всплеск и девичий вскрик, словно она неожиданно почувствовала под ногой холодную воду вместо ворса мягкого ковра, заставили его повернуть голову. И застыть.
От воды, придерживая намокшие юбки, шла девочка-подросток. Она была настолько светлой и чистой, что сияла едва ли ни ярче Луны. Заметив его, она замерла, а он еле сдержал болезненный стон. Он даже представить не мог, что существуют настолько красивые существа в их проклятом мире. Ему стало больно только от мысли, насколько противно ей на него смотреть. Не желая видеть её презрения, он закрыл глаза и не сразу понял, что происходит, когда рядом с ним кто-то опустился на колени.
- Тише, тише, мой хороший... Ты же живой, да? Живой? - Мягкие прохладные ладошки аккуратно ощупывали его лицо, шею и грудь. - Я сейчас. Сейчас помогу, и будет легче, правда. Потерпи чуть-чуть, хорошо?
Ему казалось, что он сходит с ума, что перед смертью его разум решил побыть немного счастливым. Он готов был согласиться на всё, чего бы ни попросил этот тихий и нежный голос. Потерпеть? Да что угодно, любая боль утихнет.
А она стала напевать странную, но такую прекрасную песню о хрустальной заре и чьей-то вековой печали. Он слушал, впитывая каждое слово, каждый взмах длинных угольно-черных ресниц. Любовался переливами жидкого лунного серебра её волос, что окутывали всю её фигурку и даже ложились шелковыми локонами на его грудь. Её кожа мерцала, как редчайшие слезы моря, а глаза по цвету напоминали живую ртуть.
