Носок элегантного черного туфля, начищенного до зеркального
блеска, жестко давил шею моего казначея.
– Лев Константинович, не делайте этого! Лев, кха-кха!
Воловьи глаза казначея, обычно ничего не выражающие, сейчас были
наполнены страхом.
– Брат, – я не глядя протянул руку.
В ней тут же оказалась увесистая папка.
– Вот, Лев, здесь весь компромат на ублюдка.
Пару месяцев назад я отдал приказ скваду установить
круглосуточную слежку за своими людьми. Под колпак попали близкие
друзья, родственники и все, кто имел отношение к нашей
бизнес-империи.
Из двадцати четырех названных мною имен, отличился Иван
Дмитриевич Вертецкий, близкий друг почившего в бозе отца, а также
являвшийся казначеем семьи.
– Ахматовы не прощают предательства. Вы должны были помнить это,
Иван Дмитрич, когда запускали свои грязные ручонки в казну.
– Так говорил ваш отец. Я знаю, Лев Константинович, кха-кха… Но
я ни в чем не виноват! Не виноват, слышите?! Наверное, здесь
ошибка!
Неудобно листать папку с отчетом и одновременно курить.
Едкий табачный дым попал мне в прищуренный глаз, и я, особо не
церемонясь, впечатал окурок в заплывшую жиром щеку предателя.
– А-ааа! Су-у-ука! – Вертецкий начал было уже ругаться матом, но
я сдавил шею сильнее.
– Кха-кха-кха…
В комнате явно стал чувствоваться запах свежей мочи. Такой
знакомый и, как бы это ни звучало странно, до боли близкий мне.
– Та-а-ак… Что тут у нас? – я одну за одной доставал из папки
фотографии и бросал их предателю в лицо. – Вилла на испанском
побережьи. Яхта. Шлюхи. Шлюхи. Еще шлюхи. Хм, интересно, а это что
за птица?
Глава сквада, он же мой близкий друг, взял заинтересовавшую меня
фотографию в руки и сразу же пояснил:
– Вацлав Станишевский, польский политик, бизнесмен. По сути,
мелкая рыбешка.
– Если мелкая, то для чего здесь?
– Лёва, кхм… Лев Константинович, (на людях Денис старался
называть меня по имени-отчеству), через личный фонд Станишевского
наш казначей совершал левые транзакции и переводил деньги за
границу.
Я забрал фотографию обратно и полоснул острой кромкой по щеке
казначея.
– А-ааа! Тварь! Гребаный палач! Гори ты в аду и все твое сучье
племя!
Вертецкий попытался смачно плюнуть в меня, но ему не дали этого
сделать, разворотив челюсть четким, выверенным ударом ноги.
Вертецкий вырубился, а я укоризненно посмотрел на брата.
