Иногда вдруг покажется – идёт. Походка такая летящая, его фирменная походка: голова с развевающимися волосами чуть впереди, выступающий из воротника пальто острый кадык и руки в карманы. Всегда руки в карманы. Как будто они ничего не значат в его жизни. Руки как руки. В карманах им и место.
А то просто увижу чёрную высокую фигуру, рыжеватые волосы – и сердце делает перебой. Знаю, что не может быть, знаю, что прошло тринадцать лет, и мы с Ваней живём в Штатах, а Лёсик…
Он остался там, в своих переставленных местами днях и ночах, привычном и тщательно охраняемом одиночестве, случайных и редких знакомствах с приятными людьми. Никогда уже не встречу его, не увижу худые и нервные руки пианиста, которым он не был, его немыслимые, запоминающиеся волосы – роскошные, с рыжей искрой, волнистые, впору любой красавице. Волосы, которые он не стриг с того момента, как сказал Дарине: «Мам, это мои волосы. Мне бы не хотелось, чтобы их беспокоили».
Никогда я этого голоса не услышу – тёплого, с богатой интонацией остроумного рассказчика. Всегда и везде его можно было узнать по голосу, он – как горный ручей в шуме ветра – был неразличим, но вдруг срывался и перепрыгивал, и перекатывал лёгкие, весёлые камешки, так что все узнавали: это Лёсик смеётся.
Мне уже сорок восемь. А ему? Надо считать. Когда мы уехали в Штаты, он заканчивал десятый класс. Лет шестнадцать тогда ему было, на год старше Вани. Подумать страшно – всего на год старше моего сына! Они дружили и продолжали общаться после нашего отъезда, хотя никогда больше не встречались. Поначалу чатились каждый день, перезванивались, потом всё реже, реже…
Сейчас думаю: неужели это я всё устроила: и скорое замужество, и престижную работу в Лос Анжелесе – причём по специальности, в только что открытом музее Гетти1! – и продажу квартиры на Петроградской, в которой жили три поколения нашей семьи? И для чего? Чтобы спастись от революций и нестабильности? Или чтобы родилась Рут – стопроцентная американка? Или обеспечить Ваничу карьеру? Не больно-то он в ней нуждается – и тогда, в 16 лет, а тем более, сейчас.
Многое бы теперь отдала, чтобы вновь очутиться в своей реставрационной мастерской – забыть эти семь лет, насыщенных прагматичным позитивом «The American way of life
