Правда cильных
Пролог
Закончившийся вчера
поздно вечером, ливень превратил раскатанную телегами дорогу в
натуральное болото. Даже солнце, почти весь день безраздельно
царившее на безоблачном небе, не смогло иссушить заполненные грязью
и лужами колеи. И, судя по вновь медленно напирающим с севера
тучам, уже и не успеет. Дожди с утомляющим постоянством шли почти
неделю, притом, что до начала сезона оставался еще месяц.
Два десятка
каторжников, скованные вместе, за ошейники, длинной и тонкой цепью,
устало месили босыми ногами холодную грязь, следуя за медленно
ползущей впереди небольшой телегой. Тяжело нагруженная шанцевым
инструментом и разнообразным скарбом, она то и дело застревала.
Тогда идущим первыми приходилось наваливаться на борта повозки,
помогая тащившей ее каурой кобыле. При этом кто-нибудь обязательно
оскальзывался в грязи, сбивая с шага всех остальных и торопливо
поднимался на ноги, под ленивые окрики семерки надсмотрщиков. Те,
из-за отсутствия свободного места на телеге, вынуждены были все эти
часы топать своим ходом, наравне с подопечными чему, понятное дело
были совсем не рады… А потом телега опять застревала и все
начиналось по новой. Единственное, что хоть как-то радовало –
дорога практически все время шла под уклон и не приходилось ползти
в гору.
По правую сторону
тянулся почти отвесный, метров пяти высотой, горный склон. А слева
дорогу ограждало неглубокое ущелье, скорее даже широкий овраг по
дну которого с ревом катился мутный поток напитанной недавними
ливнями реки. На другом берегу росли сосны чем дальше, тем гуще,
плавно взбираясь по склонам горы уже сплошным лесным покровом. И
именно в ту сторону, словно что-то выискивая, то и дело посматривал
шедший предпоследним в цепочке каторжников рослый парень лет
шестнадцати, почти беззвучно шевеля губами.
- Что ты там
бормочешь? – не выдержал замыкающий, выглядевший ровесником, разве
что на полголовы ниже.
Рослый не торопился с
ответом, все также неотрывно пялясь на лес и, устав ждать, второй
парень вновь опустил взгляд к земле. Любоваться красотами
окружающих гор уже не было ни сил, ни желания – только душу себе
травить недоступностью такой близкой свободы. Поэтому внезапно
раздавшийся голос напарника, с заметным трудом правильно
выговаривавшего слова, заставил его вздрогнуть.
