Болевая точка: Воскреси меня для себя

Я швырнула свою сумку в старое кресло, обитое выцветшим бархатом, и резко обернулась. Дамир уже закрыл дверь, отрезая пути к отступлению, и теперь стоял, лениво прислонившись к ней спиной. Вся его салонная вежливость, весь лоск благовоспитанного жениха испарились без следа, словно их сдуло сквозняком. Передо мной снова был тот самый Хасаев — опасный, непредсказуемый, источающий властность каждой порой своей кожи.
— Ну что, Воронцова? — лениво протянул он, скрестив руки на мощной груди, и его голос из бархатного превратился в стальной. — Спектакль окончен. Антракт. А в антракте, как известно, положено платить по счетам.
— Я сейчас возьму одеяло и подушку и отправлюсь спать на диван в гостиную, — процедила я сквозь плотно сжатые зубы, делая шаг к шкафу, где, по моим прикидкам, должны были храниться постельные принадлежности.
— Не пойдёшь, — его улыбка стала шире, хищнее. Он даже не сдвинулся с места, но одного его тона хватило, чтобы остановить меня. — Твоя мать, готов поспорить, прямо сейчас дежурит где-нибудь в коридоре, приложив ухо к стене, чтобы убедиться, что у её заблудшей доченьки наконец-то всё «как у людей». Она же не для того этот спектакль затевала, чтобы ты сбежала спать на диванчик.
— Заткнись, Хасаев, — прошипела я, чувствуя, как щёки заливает краска ярости. — Тебе жить надоело?
— А то, — хмыкнул он, и в его глазах блеснул откровенный вызов. — Как только получил от тебя предложение, от которого невозможно отказаться, так сразу понял — пора рисковать.
Он был прав, чёрт бы его побрал, и от осознания этого становилось ещё тошнее. Я была в ловушке. В его отвратительной, циничной ловушке, которую захлопнула моя собственная мать.
— Тогда ты спишь на полу, — бросила я, изрекая свой окончательный и не подлежащий обжалованию приговор.
— М-м-м, нет, — протянул он с издевательским сочувствием и, медленно отлепившись от двери, сделал один плавный, кошачий шаг в мою сторону. — В условиях нашей устной сделки этот пункт не был прописан. Я перечитал мелкий шрифт, пока ты изображала счастливую невесту. Там ни слова о паркете. Более того, — он сделал ещё шаг, сокращая расстояние между нами до критического, — я считаю, что за сегодняшний вечер ты мне должна. За моральный ущерб.